– Кто вы, черт побери?!
– Брайан, я не смогла его остановить! – Женщина спешила вверх по лестнице.
Майкл подошел к постели:
– Вы предпочли не отвечать на мои телефонные звонки. – Он оглянулся через плечо на женщину, затем снова повернулся к Трасслеру. – Мне кажется, нам лучше поговорить наедине.
– Может, уберетесь отсюда прежде, чем я вызову полицию? – сказал Трасслер.
– Аманда Кэпстик, – произнес Майкл и замолчал, давая Трасслеру возможность осознать его слова. – Нам с вами нужно поговорить о ней. Не хотите попросить вашу подругу ненадолго выйти из комнаты? Лично я не возражаю, чтобы она осталась.
Трасслер вытаращил глаза, затем сказал:
– Джина, пять минут, ладно?
Одарив Майкла презрительным взглядом и ободряюще улыбнувшись Трасслеру, женщина вышла из комнаты.
– Закройте дверь, – сказал Трасслер.
Майкл сделал, как он велел.
Трасслер поднялся повыше на постели. На столике рядом стоял полупустой стакан виски со льдом, лежал открытый пакетик белого порошка и разобранная шариковая ручка – только корпус, без стержня.
– В чем дело?
Майкл оглядел комнату. Эротические картины, большое зеркало на стене рядом с кроватью. Может, она проститутка. Хотя вряд ли – проститутки не встречают клиентов так, как она встретила Трасслера. Майкл повернулся к нему, посмотрел в глаза и сказал:
– Меня зовут Майкл Теннент. С недавних пор мы с Амандой встречаемся. Я был последним, кто видел ее в воскресенье, когда она уезжала к сестре на чай.
– К Ларе? – спросил Трасслер.
– Да. Вы знаете, что она пропала?
– Да. Ее секретарша мне звонила.
– Вы не очень-то обеспокоены. Потеря одной из бесчисленных любовниц для вас ничего не значит?
– У вас шестьдесят секунд для того, чтобы убраться из моего дома, мистер Тенби. Вам ясно?
Майкл взял со столика пакетик с белым порошком.
Трасслер подскочил на кровати, пытаясь отнять его, но Майкл отошел на пару шагов и оказался вне досягаемости.
– Я врач, ты, дерьмецо. Хочешь, чтобы я спустил это в унитаз или отнес в полицию?
Трасслер скатился с постели и бросился на него. Майкл отбил его руку, рассыпав кокаин по полу, и врезал ступней Трасслеру между ног. Судорожно выдохнув со звуком, какой издает спускаемая в раковине вода, кинопродюсер сложился вдвое, схватился за пах и со стонами закачался взад-вперед, стараясь заглушить боль.
Майкл подошел к телефону и поднял трубку.
– Ну, давай, вызови полицию. Или, может, мне сделать это за тебя?
Трасслер тяжело опустился на постель. Его трясло.
– Чего тебе надо? – Сипение, как в пустом кране.
– Я хочу знать, где сейчас Аманда. – Майкл положил трубку.
Трасслер прикрыл глаза.
– Господи, Тенби, – сказал он. – Она же меня бросила. Я не видел ее… не знаю… две, три недели.
– Почему ты не начал ее искать?
Трасслер открыл глаза.
– Она очень независимая девушка. Иногда ей нужно побыть одной. Так она справляется со стрессом.
– Она раньше исчезала?
– Я думаю, ты зря беспокоишься, мистер Тенби. Если ты вел себя с ней так же настойчиво, неудивительно, что она пропала. Скорее всего, она от тебя в ужасе.
Майкл с ненавистью смотрел на него.
– Она тебя боится, а не меня, понял?
Трасслер ткнул пальцем в сторону двери:
– Вон. Сейчас же. Если ты думаешь, что она пропала, – иди в полицию. Для этого полиция и существует. Какое право ты имеешь врываться сюда и допрашивать меня?
Майкл схватил Трасслера за жидкие пряди на макушке и вздернул на ноги, приблизив его лицо к своему.
– Я люблю ее, – сказал он сквозь сжатые зубы. – Это дает мне право врываться куда угодно. Я все равно найду ее, и, клянусь богом, если я узнаю, что ты что-нибудь с ней сделал или что-то знал и не сказал, я скормлю твои яйца коту твоего соседа. Ты понял меня?
Майклу пришлось дважды встряхнуть Трасслера, прежде чем тот кивнул. После этого Майкл ослабил хватку.
– Я тоже ее люблю, – сказал Трасслер.
– Ну конечно. Я вижу, как ты ее любишь, – ответил Майкл. – Для тебя важнее было поехать к шлюхе, чем перезвонить мне. Господи, да ты, видно, просто без ума от нее!
Он развернулся и вышел из комнаты.
63
Автомобиль разваливался на ходу. Вонь в нем стояла невыносимая. Шоссе М-1 тоже не добавляло хорошего настроения: куда ни глянь, дождь, дорожные работы, встречный поток машин, красные и белые разметочные конусы.
Бесконечная вереница грузовиков, взбивающих лужи в водяную пыль, более плотную, чем туман.
«Дворники» больше визжали, чем чистили стекло. Каждые несколько минут крышка бардачка обрушивалась Гленну на колени. Под приборной доской комом висела проводка, и нужно было постоянно следить, чтобы в ней не запутались ноги. Убойному отделу обычно требуется примерно два года, чтобы превратить в хлам новую машину, а этому «воксхоллу» исполнилось уже три года. В нем был выкурен целый миллиард сигарет. Совсем недавно – может, вчера ночью – кто-то явно блевал на заднем сиденье. И Гленн не мог решить, что хуже в восемь часов утра: вонь блевотины или тошнотный запах «Деттола», разлитого щедрой рукой для того, чтобы эту вонь отбить.
За рулем сидел Майк Харрис. Они направлялись на север, и скоро должна была показаться заправочная станция уотфордского перегона. Там они остановятся для завтрака. Гленн устал и хотел есть – он не спал большую часть ночи, просматривая книги по патологоанатомическому вскрытию. Когда же он наконец уснул, ему приснилась женщина с пластиковым пакетом на голове, мечущаяся в агонии.
У Майка Харриса было доброе лицо и сильный характер. Он был мудр и плотно сбит. Он был стреляным воробьем, который давным-давно разобрался в колесиках, поддерживающих функционирование мира. Он понимал людей. Он умел выпутываться из трудных ситуаций.
Они сидели на неудобных литых стульях за абсурдно маленьким металлическим, покрытым пластиком столом. Яичница, бекон, сосиска, бобы, колбаска из свиной крови, жира и зерна, поджаренный хлеб, булочки. Они ели и разговаривали. Через полчаса они прибудут в Лутон и заберут из тамошней тюрьмы информатора, который должен сдвинуть с мертвой точки «Стрельбу по тарелкам» – дело о наркоторговцах, но пока у Гленна было время рассказать своему гораздо более опытному, чем он сам, коллеге об обстоятельствах дела Коры Барстридж и поделиться с ним своими сомнениями.
Майк Харрис положил бобов на ломтик бекона и вилкой отправил этот «бутерброд» в рот. Сквозь жевание он спросил:
