Вера схватилась за ручки кресла. От злости она даже не испугалась его; ударь он ее сейчас, и она, скорее всего, ударила бы его в ответ.
– Я здесь живу, – холодно ответила она. – Здесь мой дом. Это одна из комнат моего дома, и я в ней сижу. В чем дело?
Росс изумленно воззрился на нее – так, будто не был уверен, как воспринимать ее слова.
– В этой комнате ты хотела бы с ним трахнуться?
– О чем ты, ради всего святого?
– Вера, где ты была вчера?
– Я же говорила тебе: в Лондоне.
– Ты трахаешься с ним в Лондоне?
– С кем трахаюсь? Я ходила по магазинам – покупала тебе подарки к дню рождения. Как я тебе и говорила.
– В Найтсбридже?
– Да. В «Хэрродсе», «Харви Николсе», а потом пошла в «Дженерал трейдинг компани».
Он смерил ее долгим недоверчивым взглядом:
– Вера, я хорошо знаю Найтсбридж. Я стажировался при больнице Святого Георгия; она стояла на углу Гайд-парка, там, где сейчас отель «Лейнсборо». Я прекрасно знаю тот район.
Он отвернулся, подошел к комоду, поднял плетеную корзиночку с ароматизированными лепестками и понюхал содержимое.
– Их нужно заменить. Они выдохлись. Ты не слишком-то хорошо ведешь хозяйство. Наверное, все время думаешь о своем воздыхателе? Не желаю, чтобы мой сын рос без матери, потому что она где-то развлекается с любовником. Понимаешь? Ты понимаешь меня?!
– Росс, у меня нет любовника.
Он поставил корзинку на место, вынул оттуда лепесток и смял его в пальцах.
– Вера, над Найтсбриджем вертолеты не летают. Запрещено. – Он взял еще один лепесток и смял его тоже.
– Вертолеты?
– Когда я звонил тебе на мобильник и мы разговаривали, я услышал шум вертолета. Ты была не в Найтсбридже, Вера. Где ты была?
– Так вот почему ты заблокировал мои кредитные карты! Ты услышал вертолет!
– Не воображай, что, раз у тебя мобильник, я не знаю, где ты. Я звонил в компанию «Водафон». У них вышки по всей стране, неужели ты не знала? Я связывался с тобой через станцию в Уинчмор-Хилл на севере Лондона. С кем ты там была, Вера? С доктором Оливером Кэботом? Так вот что, по-твоему, значит быть хорошей матерью?!
Она не отвела взгляда, хотя слова мужа ввергли ее в замешательство. Как, господи помилуй, он узнал?
Вдруг он набрал полную горсть лепестков и подошел к ней; лицо его побагровело от ярости. Нет, перед ней сейчас был не ее муж, Росс; то был какой-то демон. И демон сказал:
– Ты тоже выдохлась, потеряла свой аромат – шлюха!
Он так резко швырнул в нее лепестками, что ей ожгло лицо. Затем он почти выбежал из комнаты, с силой хлопнув дверью.
29
Вера сидела и слушала, как шаги Росса удаляются. Он спускался по лестнице.
Ублюдок!
Она стряхнула с груди и коленей листья и лепестки. Как же ей теперь оправдываться?
Сердце забилось чаще. Господи помилуй, Вера, сказала она себе, тебе тридцать два года, и ты ни перед кем не обязана отчитываться, никому не обязана докладывать, что ты делаешь и куда идешь, – даже мужу.
Но думать о таком легче, чем открыто противостоять ему. В Россе есть нечто зловещее, пугающее ее до смерти.
Неужели я боюсь мужа?!
Мужей боятся многие женщины. В журналах Вере часто попадались истории о женщинах, вышедших замуж за монстров; впрочем, иногда, для разнообразия, там рассказывалось о мужчинах, которые женились на настоящих ведьмах.
Она боялась, что однажды в постели Росс зайдет слишком далеко и убьет ее. Похоже, в последние годы ему все больше нравится причинять ей боль, когда он занимается с ней любовью; он возбуждается, когда ей больно. Он поразительно силен; когда он возится с Алеком – кружит его по комнате или борется с ним на полу, – Вере хочется подбежать и вмешаться. Она была совершенно уверена: Росс не соразмеряет сил.
Она встала, смахнув на пол остатки лепестков, и, подойдя к зеркалу, посмотрела на свое отражение. На левой щеке осталась тонкая царапинка от пореза.
Она промокнула ранку платком, извлекла запутавшийся в волосах листик и бросила его в корзину для бумаг. Пол вокруг кресла был усыпан листьями, лепестками и кусочками сушеной апельсиновой корки. Пусть и дальше валяются здесь. Это проблема Росса.
Как, черт побери, объяснить вертолет?
Нет, не нужно ничего объяснять. Он выяснил, где она была.
У них вышки по всей стране, неужели ты не знала? Я связывался с тобой через станцию в Уинчмор-Хилл на севере Лондона. С кем ты там была, Вера? С доктором Оливером Кэботом?
Потом она вспомнила. Росс в машине после ужина в Королевском медицинском обществе. Как он проговорил – спокойно, но так, что кровь стыла в жилах:
– Я тебя видел.
Росс не дурак. В телефонной компании ему сказали, что она находилась в Уинчмор-Хилл; а он выяснил или знал заранее, что в тех краях работает Оливер Кэбот. Может, он за ней следил? Вера давно поняла, что с Россом ничего исключать нельзя. Но раз он допытывался у нее, с кем она была, значит, просто угадал. Ей остается только одно: все отрицать. И придумать благовидный предлог, почему ей нужно было быть в том районе.
Или послать Росса ко всем чертям.
На последнем варианте она и остановилась. Гнев душил ее. Убирайся к черту, ублюдок! Она пронеслась по комнате и распахнула дверь. Думаешь, отколол удачный трюк, заблокировав мои кредитки и унизив меня? Что ж, возможно, где-то есть параллельное пространство, в котором живет другая Вера Рансом; она кротко смирится с твоей выходкой, попросит у тебя прощения. Но я не такая.
Ты живешь не на той планете, Росс.
Вдруг внизу громко заплакал Алек, как будто с ним произошел несчастный случай.
Вера опрометью кинулась вниз по лестнице. Внутри у нее все перевернулось, когда она увидела сынишку. Он лежал на плиточном полу, свернувшись клубочком, закрыв голову руками, и плакал от боли и страха.
Услышав ее торопливые шаги, мальчик поднял голову, не отпуская рук. Личико исказилось от боли. Вера упала на колени, обняла сынишку:
– Милый, что случилось?
Он ничего не ответил, продолжая так же ужасно рыдать.
– Милый! Пожалуйста, скажи… Ты упал с лестницы?
– Папа… уд-дарил меня…
Теперь и Вера заметила синяк под левым глазом, распухшую кожу, кровоподтек.
Худший из кошмаров! Росс бьет Алека. Росс часто рассказывал ей, как плохо обращался с ним отец, когда он был маленьким. И Вера знала – она прочла много литературы по воспитанию и психологии, – что люди, с которыми родители плохо обращались в детстве, часто обижают собственных детей.
