– Что случилось с мамой?
Джо Рансом закурил еще одну сигарету, повертел ее во рту и сквозь дымовую завесу скосил глаза на газетную страницу.
– Бог наказал ее за то, что она тебя бросила. – Затем тише, но с еще большей горечью он добавил: – И за то, что она шлюха.
– Что такое «шлюха»?
Отец сделал очередную пометку в купоне.
– Женщина, которая занимается нехорошими делами с мужчинами.
Росс подумал о голом мужике в коридоре, объятом пламенем; вспомнил, как ужасно он кричал. Мужик, чьи голые ягодицы то поднимались, то опускались между материных ног. Он надеялся, что тот мужик, который занимался нехорошими делами с его матерью, оставался в сознании и мучился до самой смерти.
Когда отец перевернул страницу, Росс спросил:
– Папа, отчего возник пожар?
– Ты задаешь слишком много вопросов. Хочешь попробовать трости?
– Нет, папа.
– Тогда убирайся к себе в комнату.
На следующий день к ним пожаловали двое полицейских. Они просидели в гостиной больше часа – допрашивали отца. Росс подкрался к двери и попытался подслушать, о чем они говорили, но голоса звучали приглушенно.
32
– Расскажи, что ты чувствуешь, когда ешь.
С виду Кайли Сполдинг ничем не отличалась от остальных представителей рода человеческого. Девятнадцать лет, длинные каштановые волосы, нежная кожа; несмотря на болезненную худобу, личико у нее просто потрясающе красивое – прерафаэлитское.
Она лежала на деревянной кушетке в его кабинете, в свитере с воротом «хомут», джинсах и носках. Глаза закрыты; костлявые руки безвольно лежат вдоль тела. Когда Оливер Кэбот впервые увидел девушку три недели назад, у нее была сердечная аритмия и начальная стадия почечной недостаточности. Тогда она просто умирала. А сейчас понемногу оживает.
– Когда… я… ем? – Речь медленная, малоразборчивая.
Присев рядом, он спросил спокойным и уверенным голосом, каким пользовался при лечении гипнозом:
– Ты ведь любишь бананы, Кайли?
Долгая пауза, затем:
– Угу.
У Кайли была булимия, которой предшествовала нервная анорексия. Ее организму не хватало жизненно важных микроэлементов; зубы потемнели от разъедающего их желудочного сока. Нетрадиционная медицина стала для ее родителей последней надеждой. Но после всего двух встреч наблюдается улучшение – небольшое, но заметное.
– Я хочу, чтобы ты представила себе, что ты ешь банан. Поняла? Поверти банан в руках, рассмотри его как следует. Отличный банан, правда?
Никакой реакции – уже хорошо. Значит, она думает, впитывает.
– Спелый, душистый – именно такой, какой пригоден для еды. На шкурке зеленые полоски – зеленое на ярко-желтом. Я хочу, чтобы ты – только очень медленно – сняла шкурку и посмотрела на банан, посмотрела на его мякоть… Она твердая, твердая, но сладкая; ты никогда раньше не видела такого отличного банана. А теперь, Кайли, поднеси его ко рту и откуси кусочек.
Девушка поднесла руку ко рту и приоткрыла рот.
Горло тут же сжалось в спазме, затем расслабилось.
– Здорово! А теперь расскажи, тебе было хорошо, когда ты начала есть?
Кайли села на кушетке, широко открыв глаза, подставила ладони ко рту, и ее вырвало.
Оливер не двинулся с места.
Девушка в ужасе воззрилась на него. Через несколько секунд достала носовой платок и вытерла губы.
– Я… Простите.
Он протянул девушке стакан воды и невозмутимо предложил:
– Вот, попей.
Кайли с благодарностью схватила стакан и с жадностью начала пить. Он взял у нее стакан.
– Простите, пожалуйста.
– Кайли, тебе не за что извиняться. А теперь закрой глаза и постарайся представить то же самое. Подумай о банане. Ты ведь любишь бананы, правда?
Она кивнула и закрыла глаза.
– Теперь у тебя новый банан… – Оливер продолжал как прежде, утешая, расслабляя, хотя мысли его были далеко.
Вера Рансом, ты самая очаровательная женщина из всех, кого я знаю. Господи! Я мог бы в тебя влюбиться, но ты замужем. Я знаю, что ты несчастлива в браке, но я не имею морального права вмешиваться в твою семейную жизнь. Я могу попытаться помочь тебе, вылечить тебя, но нужно прекратить думать о тебе так, как думаю я. Каким-то образом надо прекратить это.
Кто бы знал, как это тяжело!
– Замечательно, Кайли. Ты молодец. Я горжусь тобой. Через несколько секунд я тебя разбужу, и ты поедешь домой, и, как только ты окажешься дома, ты первым делом пойдешь и съешь банан. Понимаешь?
– Угу.
Он поднял голову, посмотрел на фотографию Джейка и вспомнил, как мучились они с Марси. Они мучились от собственного бессилия; им оставалось лишь наблюдать за тем, как сын медленно ускользает от них. Потом он перевел взгляд на Кайли Сполдинг. Ее родители, мать и отец, сидят сейчас внизу, в зале ожидания, и на лицах у них такое беспомощно-отчаянное выражение, как тогда, когда они впервые привезли к нему на прием свою дочь. «Нет, – подумал он, – нет, Кайли Сполдинг, не позволю я тебе так огорчать родителей! Они ни за что не потеряют тебя».
Оливер гнал от себя непрошеные мысли, сравнения, но они упрямо лезли ему в голову. И тебя, Вера Рансом, я не потеряю – ни в коем случае.
33
Он стоял на коленях и плакал, гладя ее по лицу.
– Милая! Я люблю тебя! Как ты? В порядке? – Росс прижался лицом к лицу Веры, вдыхал аромат ее волос, шепча: – Милая, я люблю тебя! О господи, как я тебя люблю!
Потом он потянулся к ее тонкому запястью, пощупал пульс. Она моргнула – значит, в порядке. Потеряла сознание, но с ней все хорошо. Лежит на полу, не двигается, но жива.
Вот что она сделала – притворилась бездыханной, как опоссум. Мелкие зверьки часто притворяются мертвыми, чтобы обмануть хищников. Вера поступила так нарочно, чтобы помучить его, чтобы ему казалось, будто он причинил ей больше вреда, чем на самом деле. Она поступила так, чтобы он поверил, будто она мертва. Вот так, по-своему, мелко, она пытается ему отомстить!
Но ты не умерла, сучка. Когда я захочу, чтобы ты сдохла, – вот тогда ты сдохнешь.
Росс поцеловал ее в лоб, и она тихо застонала.
Взяв ее лицо в ладони, он прошептал:
– Я люблю тебя, милая. Вера, я так тебя люблю!
Капельки крови испачкали бежевый ковер – натекла целая лужа проклятой крови. Рядом с лужицей ее контактная линза.
– Эй! – позвал он. – Вера, осторожнее!
Он приподнял ее голову, промокнул губы платком, вытер кровь. Потом он заметил слева глубокую рану – там, где она ударилась головой о стеллаж. В разрезе белела кость. Господи! Ее нужно зашить.
