Распутин караулил в холле, ожидая первого звонка в дверь.
– Вот, – Росс поднял бокал, – выпей. Тебе сразу полегчает.
Она взяла ледяной на ощупь узкий бокал шампанского, села на боковое кресло, чтобы не мять подушки недавно перетянутого дивана, и отпила глоток. Подойдя, Росс чокнулся с ней:
– За тебя, дорогая. Выглядишь потрясающе.
– Ты тоже смотришься очень здорово, – ответила она.
– Господи, женщина, перестань дуться! Надеюсь, ты не выйдешь встречать гостей с такой кислой физиономией.
– Извини, Росс. Что-то мне нехорошо.
– Сегодня к нам придут несколько серьезных игроков. И тебе, черт побери, придется взять себя в руки и взбодриться! – Он подошел к ней. – Вот, промочи горло, и тебе сразу станет лучше.
Она выпила еще крошечный глоток. Тошнота вернулась, и с ней приступ страха, который она всегда ощущала перед зваными ужинами. Только сегодня ей страшнее, чем всегда. У нее в животе хлопают крыльями огромные черные бабочки мертвая голова, наполняя ее дурными предчувствиями. Жаль, что нельзя позвонить Оливеру – просто ради того, чтобы услышать его голос.
Она смотрела на выкошенную лужайку. Небо покрылось облаками; задул резкий ветер. С розового куста облетели лепестки. Залаял Распутин. В ворота въезжал «ягуар» – на две минуты раньше срока. Вера с досадой следила за приближением машины. Какого черта гости приезжают рано? Разве не знают, что в приличном обществе полагается приходить на десять минут позже?
– Джулс и Хильда, – сказал Росс.
Вера наполовину осушила бокал, поставила его на кофейный столик и вышла, чтобы открыть парадную дверь.
– Вера! Как мы рады вас видеть!
Карие глаза смотрят тепло, с улыбкой. За ними – злые зеленые глаза, как будто их владелицу притащили сюда силой. Карие глаза принадлежат Джулсу Риттерману; на нем темный парадный костюм. Зеленые глаза смотрят из-под старомодной светлой челки его нордической женушки, Хильды – на голову выше мужа, мрачная, одетая в какой-то кошмар бирюзового цвета. В руках – самая маленькая коробочка шоколадных конфет, которую Вера когда-либо видела.
Вере понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, где чьи глаза. Она посмотрела в одни глаза, потом в другие. Только что глаза были прямо перед ней, а потом вдруг Вера усомнилась в том, что у гостей вообще есть глаза. Ее обдало жаром, как будто она стояла перед открытой духовкой. А потом – внезапный резкий озноб, словно ей под кожу впрыснули струю ледяной воды.
Мозг отключился. Она не могла вспомнить, как их зовут.
– Здравствуйте… привет… здорово… как доехали? Росс здесь, он вас ждет… то есть… мы оба…
О боже! По дорожке к дому едет еще одна машина. Белая. Где-то она читала: люди, которые предпочитают белые машины, обычно обладают нерешительным характером.
Карие глаза как-то странно смотрят на нее. Да и зеленые тоже. Интересно, что ей нужно делать сейчас? Забыла. Пригласить их в дом. Да. Она отступила на шаг, но к ней уже спешил Росс. Пожал руку Джулсу Риттерману, поцеловал нордический айсберг. Вдруг у Веры в руках оказалась крошечная розовая коробочка конфет «Годива».
– Мои любимые, – сказала она.
Гостья не улыбнулась в ответ.
– Позвольте ваше пальто.
– Вообще-то на мне сегодня нет пальто, – отрезала Хильда.
Вера окинула взглядом бирюзовый кошмар. Боже, и с чего она вообразила, будто это пальто?
– Да, – кивнула Вера, – конечно. Джулс, позвольте ваше?
Его всегдашняя покровительственная улыбочка, а потом:
– Вера, я сегодня тоже налегке.
Снова глаза. Черт побери, что такое творится с их глазами?
Смотрят на нее. Жалеют? Неужели в их глазах жалость?
Главное – не лопнуть со смеха. Господи, помоги мне не расхохотаться.
Обе пары глаз смотрели на что-то у нее за спиной. Вера обернулась через плечо, и вдруг там, каким-то чудом, оказалась сердитая миссис Фогг во вполне презентабельной белой блузке и черной юбке; в руках – поднос с бокалами шампанского.
Шины заскрипели по гравию. Белая машина. Выглядит скромненько. Оттуда вышли невзрачный с виду мужчина и невзрачная с виду женщина. У них одинаковые седые волосы и почти одинаковые прически. Мужчина с такой прической смотрится нормально; он похож на занудного школьного учителя. А женщина выглядит глупо. Оба шагают к крыльцу с надменным выражением любителей пеших прогулок, которые взбираются на особенно крутой холм.
– Его честь Ральф Блейкхэм, – сказал Росс.
Раз «его честь», значит, судья, поняла Вера.
– И моя жена Молли, – представил судья.
Молли протянула Вере банку домашнего айвового варенья. Вера едва успела прочесть этикетку, как банка выскользнула у нее из рук и разбилась о крыльцо. Послышался такой грохот, точно взорвалась бомба.
Пока миссис Фогг убирала осколки, а Вера держала Распутина за ошейник, чтобы тот не порезал лапы о мелкие кусочки стекла, остальные гости прибыли все вместе.
В кухне Вера села на стул и принялась счищать со своих атласных туфелек налипшие осколки стекла, измазанные айвовым вареньем. Высыпав мусор из совка в помойное ведро, миссис Фогг заявила:
– Миссис Рансом, подобные поручения я считаю не соответствующими моему достоинству! – Лицо уборщицы расплылось и превратилось в нечеткое пятно. – Знаете, я ведь вовсе не обязана так унижаться – при моем-то образовании.
Вера снова взмыла под потолок и смотрела вниз; она видела саму себя, сидящую за столом, с туфелькой в руке.
Миссис Фогг продолжала:
– При моем-то образовании мне бы…
– Помогите, – попросила Вера. – Пожалуйста, помогите, у меня снова…
С потолка она увидела, как в кухню ворвался Росс.
– Какого черта вы обе здесь торчите? Гости еще ни глотка не выпили!
Вера уставилась на него сверху. Потом вдруг оказалось, что она смотрит на него снизу вверх. Он схватил ее за руки, поднял на ноги.
– Пойдем, бога ради, соберись, ты ведь хозяйка, черт побери! Куда подевалось шампанское?
– В ад, – ответила миссис Фогг.
Росс кое-как напялил Вере на ногу туфлю, схватил ее за руку и потащил из кухни. Она нерешительно семенила за ним, стараясь не упасть. На нее надвинулись стены холла, потом вдруг раздвинулись беспредельно – до бесконечности. Металлические латы раскачивались, как куст под ветром.
И вдруг она очутилась среди моря лиц, лопотания голосов. Повсюду глаза – лабиринт из глаз. Губы; иногда они шевелятся и что-то говорят.
– Майкл Теннент, – сказал Росс. – И его жена, Аманда. А это Вера.
Она снова смотрела на них сверху, с потолка гостиной; гремел Бах. Она слышала, как гости говорят, что рады с ней познакомиться; она понимала: нужно что-то ответить, проявить учтивость, быть очаровательной, как и подобает хозяйке дома. Но она не могла вспомнить нужные слова, потому что умирала.
