– Как приятно, – вдруг сказала Вера, – что ты здесь.
Три четверти часа улетучились из памяти. Он всмотрелся в ее глаза и увидел, что зрачки уже не так увеличены.
– Как ты? – спросил он, чтобы проверить собственный голос. Голос звучал лучше, почти как обычно. Он возвращается в нормальное состояние. И теперь совершенно уверен: Росс Рансом подмешивает в капельницу в небольших дозах какой-то галлюциногенный наркотик.
Стены комнаты замерцали ярким светом. Наркотик все еще действовал на него. Он помнил, что действие всех диссоциативных наркотиков – как психоделиков вроде ЛСД, псилоцибина, пейота, ДМТ, так и анестетиков, вроде кетамина и тилетамина, – повторяется через много часов после введения, хотя их эффект значительно ослабевает.
Оливер попытался подобрать еще какое-нибудь возможное объяснение, но ничего не подходило. Если бы в капельнице было седативное средство, оно подействовало бы на него совершенно по-другому. Этот подонок нарочно держит ее в состоянии психоза – причем продолжительное время, хотя таким способом он рискует серьезно повредить ее мозг. Он что, спятил?!
Вопрос почти не требовал ответа. Человек, который плохо обращается с таким сокровищем, как Вера, явный псих. Он опасен для общества. Доказано, что пролонгированное действие диссоциативных наркотиков способствует образованию крошечных отверстий в задних отделах мозга, коре головного мозга, а также в гиппокампе, обонятельном центре и лимбической системе. Поражаются память и способность к обучению, меняется социальное поведение, страдает моторика, организм перестает нормально функционировать. Дополнительное побочное явление – эпилепсия.
Оливер решил: вероятнее всего, в растворе присутствует кетамин. Его часто применяют в травматологии и при лечении ожоговых больных, а Росс занимается и реконструктивной пластикой, устраняя уродства, полученные в результате ожогов. Ему ничего не стоило раздобыть кетамин.
Росс Рансом, ты больной!
Где он, кстати? Сестра Даррент ожидала его к шести. Несомненно, он скоро объявится.
Он может подождать: все равно ему нечего больше делать, некуда идти, только в гостиничный номер, где придется выдержать еще один длинный телефонный разговор с вдовой Харви, а нечеловечески бодрая обслуга принесет ему еще один ужин, который он съест без всякого аппетита.
– Я не хочу здесь оставаться, – проговорила Вера.
Оливер посмотрел на нее и сжал ей руку.
– Поверь, я тоже не хочу, чтобы ты здесь оставалась.
В дверь постучали, и дверь тут же открылась. Оливер застыл, готовый к схватке. Но пришла всего-навсего бодрая санитарка – забрать поднос с едой.
Когда дверь снова закрылась, Вера попросила:
– Пожалуйста, забери меня отсюда.
Она пробыла в лечебнице два дня. Если ее постоянно держат на наркотиках, организм успел привыкнуть, и действие кетамина продолжится еще много часов. Но сейчас она выглядела вполне живой и бодрой.
– Все не так просто, – сказал он.
– Я хочу увидеть Алека.
– С ним все хорошо. Я видел его несколько часов назад.
– Что ты говоришь?! Где?
Оливер рассказал о том, как побывал у нее дома. Потом он сообщил Вере, что ее поместили в клинику на принудительное лечение в соответствии с Актом о психическом состоянии. Родственники подписали согласие.
– Сюда надо положить не меня, а Росса, – сказала Вера. – Со мной нельзя так поступать, они не имеют права!
– Я вернусь через две минуты, – заявил Оливер.
– Пожалуйста, не бросай меня!
Он поцеловал ее в лоб.
– Я тебя не бросаю.
Он открыл дверь и поспешил к сестринскому посту. Сестра Даррент разговаривала по телефону; похоже, разговор был личный, а не служебный. Он нетерпеливо ждал неподалеку, когда она кончит болтать. Потом спросил:
– Где капельница, которую вы только что поменяли в палате миссис Рансом?
Она смерила его любопытным взглядом:
– Капельница?
– Да, пустая.
– Я ее выбросила.
– Она мне нужна. Куда вы ее выбросили?
– В мусоропровод для мусоросжигательной печи.
– Можно ее достать?
– Сейчас ее уже, наверное, сожгли.
Быстро соображая, Оливер улыбнулся:
– Вы можете оказать мне услугу? Пожалуйста, возьмите у миссис Рансом кровь на анализ.
– Мы регулярно делаем ей все анализы.
– Нет, тут особый случай. Пожалуйста, возьмите у нее кровь для меня. Мне нужно совсем немного.
– Да, да, конечно.
– И еще: проставьте на пробирке дату и время. Как можно попасть в подвал?
– На лифте. Нажмите букву «П».
Не дослушав, Оливер понесся по коридору. На лестницу, через пожарный выход, вниз по бетонным ступенькам, мимо вывески «Первый этаж». В подвале жарко. Длинный низкий коридор, слабо освещенный, над головой массивные трубы тянутся направо и налево. Где-то завывал электромотор. Пахло едой, прачечной, машинным маслом. Он увидел санитарку, которая забирала из палаты Веры поднос с едой, и спросил, где мусоросжигательная печь. Та показала на дверь в дальнем конце коридора.
По пути он заметил открытую дверь прачечной и незаметно юркнул туда. Здесь было жарче и более влажно, чем в коридоре. Большие стиральные машины завывали, как турбины сверхзвукового самолета. Отсюда открывалась еще одна дверь, за которой он заметил двух женщин азиатской наружности и мужчину; они вынимали простыни из сушилки.
Когда он вошел, никто из присутствующих даже не взглянул на него. Вдруг оказалось, что он не идет, а плывет по воздуху. Вот почему они не видят меня: они просто не могут меня видеть. Я умер, я привидение. Он испугался. Я умер. Но почему, как?..
Потом он понял, что действие наркотика – кетамина или другого – повторяется. Вот и все. Придется сжиться с этим, не обращать внимания.
Он шагнул вперед и чуть не упал, так как пол качнулся вперед, как если бы он нажал на огромную педаль. «Обычная галлюцинация», – твердил он себе и сделал следующий шаг, потом еще. Чтобы держаться ровно, он расставил руки в стороны.
Он увидел несколько корзин. В одной лежала стопка белых халатов, а в другой – синие в клетку блузки медсестер. Не имея сколько-нибудь ясного плана, он схватил халат и блузку, туго скатал и поглубже запихал в карманы брюк, потом вышел в коридор и направился к двери, за которой находилась печь.
На двери была табличка: «ОПАСНО. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Снизу и сверху двери были вентиляционные отверстия.
Он открыл дверь. Здесь было очень жарко; печь ревела. Он уставился на стену синей стали, кнопки и рычаги. Голос у него за спиной прокричал:
