Он ничего не говорил. Интересно, запомнил ли охранник номер машины. Нужно как можно скорее добраться до шоссе. Безопаснее выбраться из города, чтобы не застрять в лондонской пробке. Он глянул на спидометр: не хватало еще, чтобы его остановили за превышение скорости. Даже если охранник и не запомнил номер, он все равно поднимет тревогу. Скоро персонал обнаружит отсутствие Веры. Не через несколько часов, как он надеялся, а, скорее, через несколько минут.
– Вера, сумеешь пристегнуться?
Она с изумлением ощупала свое плечо в поисках ремня. Оливер перегнулся, протянул руку, помог ей вытянуть ремень и пристегнул его.
Он так сосредоточился на ремне безопасности, что чуть не проехал перекресток на красный свет. В последний момент резко затормозил. Машина дернулась и остановилась. Веру, пристегнутую ремнем, швырнуло вперед. Вдруг Оливер с ужасом заметил, что за ними едет патрульная машина. Полицейский, сидевший на пассажирском сиденье, пристально смотрел на него, и Оливер отвернулся, подставив лицо под благодатную струю прохладного воздуха из кондиционера. Они намерены его остановить? Он приготовился. Сохраняй спокойствие. Они никак не могли поднять тревогу; но даже если подняли, еще слишком рано, и сведения о беглецах еще не успели разослать в полицейские участки.
На светофоре загорелся зеленый. Полицейская машина двинулась вперед. Через несколько сот метров она свернула вправо.
Сосредоточив внимание на дороге, Оливер выехал на шоссе М-40 и через пять минут уже мчался на скорости восемьдесят километров в час по эстакаде Уэстуэй, опустив солнцезащитный щиток и щурясь на яркое заходящее солнце над дальними скатами крыш.
Вдруг ему снова показалось, будто он вышел из собственного тела. Он видел машину перед собой, ленту дороги перед капотом, красные стрелки спидометра и тахометра, но ощущение было, словно за рулем сидел кто-то другой, а он сам, как привидение, наблюдал за происходящим сверху.
Снова наркотик, твердил он себе. Я здесь, я за рулем, я веду машину, я держу руль, это я, я жив.
Я мыслю, следовательно, я существую. Я веду машину, следовательно, я существую. Главное – сохранять спокойствие, все пройдет, надо потерпеть.
– Вера, – спросил он, – где твой паспорт?
Голос звучал странно – как будто он слушал самого себя со стороны.
Последовала долгая пауза. Оливеру даже показалось, будто Вера заснула. Неожиданно она сказала:
– Дома. В Суссексе.
На ходу он обдумывал новую проблему. Чтобы добраться до ее дома, понадобится часа полтора, но ей необходимо захватить и какую-то одежду. Хотя ехать туда очень опасно. Как только полиция поднимет тревогу, ее дом – первое место, где ее будут искать. Скоро тревогу объявят во всех аэропортах, на всех железнодорожных станциях, в «Евротуннеле». Слишком рискованно сейчас пытаться вывезти ее из страны. И потом, ей нужно быть здесь, чтобы присутствовать на заседании комиссии, которая может отменить принудительное лечение.
Он нажал несколько кнопок на мобильном телефоне. Сухой треск, потом мужской голос:
– Алло?
– Джерри!
– Оливер! Как ты, друг мой? Я часто думаю о тебе.
Оливеру стало чуть легче. Из всех его английских знакомых Джерри Хаммерсли был самым симпатичным. Несмотря на солидный возраст – пятьдесят пять лет – и два успешных предприятия, агентство недвижимости в пригороде Лондона и компанию по поставкам дорогих вин, Джерри до сих пор ищет женщину своей мечты. Энергичный, живой коротышка напоминал Оливеру комика Граучо Маркса.
Джерри пришел к нему на прием шесть лет назад, после того как Оливер дал интервью на радио о лечении тревожности с помощью гипноза. Тогда Джерри бросила невеста, и самооценка у него была почти на нуле. Как сказал потом Джерри, Оливер изменил его жизнь.
– Джерри, ты говорил, если мне когда-нибудь понадобится тихое, спокойное место, я могу пожить в твоем загородном доме. Предложение еще в силе?
– Конечно. Можешь оставаться сколько захочешь – там сейчас никого нет. Не знаю, когда смогу выбраться туда, но точно не в эти выходные.
– Мне нужно пробыть там всего день-два.
– Отлично! Когда хочешь приехать?
– Если можно, сегодня.
– Конечно, приезжай. Жаль, что нельзя перед твоим приездом пригласить уборщицу…
– Не важно.
– В морозильнике есть хлеб. Стерилизованное молоко. В погребе море вина и пива. Пей сколько хочешь, ладно? Ешь все, что найдешь.
– Что-нибудь куплю по дороге.
– Не надо. Помнишь, где хранится запасной ключ?
– Конечно.
– А как отключать сигнализацию?
– Угу. Джерри, мне нужно, чтобы ты оказал мне еще одну огромную услугу.
– Какую?
– Не говори никому, где я. Ни одной живой душе.
– Никому не скажу. У тебя произошла страшная трагедия; представляю, как ты устал от репортеров. Мой рот на замке. В шестнадцатом веке одного из моих предков полгода пытали инквизиторы. Ему раздробили все пальцы на руках и на ногах, потому что он не выдавал имен еретиков. Его подвешивали на дыбе, сажали на стул, утыканный гвоздями, ему разорвали прямую кишку, и он больше никогда в жизни не мог нормально сидеть. Мы, Хаммерсли, умеем хранить тайну, Оливер. Это у нас в крови.
Когда Оливер нажал отбой, Вера спокойно заявила:
– Мы должны забрать Алека.
– Алека?
– Если мы его не заберем, Росс будет использовать его как орудие против меня.
Оливер недоверчиво переспросил:
– Ты хочешь заехать к себе домой и забрать сына?
– Мы должны это сделать.
– Ты понимаешь, что с тобой произошло и что мы делаем сейчас?
– Да… вроде бы понимаю.
Оливер попытался разубедить ее. Каждые несколько секунд он проверял ее реакцию, желая убедиться, что она в достаточной степени пришла в себя и все понимает. Вроде бы она в норме. Но после того, как он логически доказал ей, как опасно ее стремление, она оставалась по-прежнему непреклонной и заявила, что они должны забрать Алека.
Оливер посмотрел на часы. Без пяти девять.
Вера дотронулась до его плеча и развернулась к нему. В глазах у нее плескался страх.
– Прошу тебя, Оливер. Не знаю, на что еще способен Росс… Если что-нибудь случится с Алеком… если он что-нибудь сделает ему, чтобы отомстить мне… я не переживу…
Оливеру не понравилось ее состояние, но он понял.
– Мы его заберем, – обещал он. – Прямо сейчас поедем за ним.
92
Входная дверь была закрыта на цепочку. За дверью бесновался Распутин. Стараясь перекричать его лай, Вера, стоя на пороге Литл-Скейнз, звала:
