Наконец он замер, и боль немного утихла, но потом опять стал двигаться, и боль вспыхнула вновь. Шли минуты. Ранулф входил в нее медленно, до конца, и где-то глубоко вспыхнула искорка наслаждения. Но тут он тяжело задышал и с новой энергией вонзился в нее. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть.
Лайонин не знала, сколько прошло времени, прежде чем он содрогнулся и обмяк, придавив ее к перине. Она самозабвенно обняла его, забыв о ссоре. Но он откатился на другой край кровати и не сказал ни слова. Не взглянул на нее. Лайонин поняла, что гнев его не утих.
Она отодвинулась как можно дальше от него и заплакала.
Глава 6
Ранулф сидел перед умирающим огнем, не замечая, что плащ соскользнул с бронзовых плеч, не ощущая холода. Он вновь наполнил чашу вином и осушил, почти не чувствуя воздействия крепкого напитка. Он не ожидал, что девушка окажется невинной.
Покрасневшие глаза не отрывались от рдеющих углей. Последние недели все происходило слишком быстро, и теперь он корчился от отвращения к себе. К собственному бесчестью. К полному отсутствию самообладания и контроля над собой.
Он снова приложился к чаше, когда услышал за спиной прерывистое дыхание. Осознав, что она чиста, он заколебался. Попробовал загладить собственную жестокость, но не получилось… Страх и ненависть в ее глазах разожгли ярость с новой силой.
Когда мальчишка кричал, что она принадлежит ему и вышла замуж ради графского золота, Ранулфа охватили такой гнев и жажда насилия, что перед глазами запылали алые всполохи. Он потерял способность мыслить связно. Хорошо еще, что незнакомая женщина увела его жену, иначе страшно подумать, что бы он наделал.
Его жена! Да, он женился на ней, хрупкой девочке, чьи глаза не давали ему покоя. Да, она доказала, что чиста… в одном отношении. Но что, если она действительно желала того мальчишку? На чьей стороне правда? Ее или Джайлза? Время покажет… а сейчас… он представлял череду унылых дней рядом с расчетливой, хитрой женой. Жизнь больше не сулит ничего хорошего.
Неяркое зимнее солнце осветило комнату, отчего в ней, казалось, стало еще холоднее. Ранулф встал и оделся, стараясь не смотреть на спящую жену. Натянув сапоги, он наконец подошел к кровати, глядя на спутанные волосы и щеки с засохшими следами слез.
– Пора вставать. Мы скоро уезжаем, – тихо сказал он. Глаза Лайонин широко распахнулись. В них было столько страха, что он отвернулся.
Лайонин шевельнулась и поморщилась от боли во всем теле, как оказалось, покрытом синяками. Так это и есть акт любви? Тот, который мать назвала радостным единением? Но удовольствия было мало. Зато много боли и страданий.
Она поспешно начала одеваться. Муж стоял у окна и смотрел сквозь щели в ставнях. Втайне она была благодарна за то, что он не пожелал взять ее снова.
– Я готова, – пролепетала она, ожидая нового взрыва гнева. Он обернулся, и Лайонин даже растерялась при виде его пустого взгляда и равнодушного лица.
– Мои люди ждут внизу. Вскоре мы тронемся в путь. Твои вещи собраны?
Лайонин гордо вскинула подбородок:
– Все собрано, господин.
Он легко коснулся ее талии, и она невольно дернулась: еще свежа была память о вчерашних пытках. Они вместе спустились вниз, и Ранулф помедлил, прежде чем приветствовать ожидавших людей.
– Твоей вдовьей частью будет замок Гетан. Он стоит примерно двенадцати участков земли, которые я обычно отвожу рыцарям за верную службу.
Она даже не поняла, почему его слова так рассердили ее. Ведь он предлагал ей в дар великолепный замок! Но она задохнулась от гнева.
– Мне не нужны твои владения, – процедила она, сверкнув глазами.
– А я не желаю… Он вдруг осекся.
– Тебе возместят все, что ты потеряла, – уже мягче ответил он.
Лайонин молча смотрела на него, кипя бешенством. На языке так и вертелись ругательства, подслушанные у отцовских слуг. Она потеряла куда больше, чем несколько капель крови, запачкавших простыни, когда согласилась выйти за этого человека. Очевидно, он считал, что может купить весь мир. Значит, богатые совсем не похожи на простых людей.
– Тебе не дано возместить мне то, что я потеряла, – коротко бросила она, скривив губы, и грациозно вплыла в знакомый фамильный зал.
– Брат мой! – воскликнул Джеффри. – Приятно видеть, что ты пережил эту ночь.
Его глаза сверкнули, но тут же потеряли блеск при виде новобрачных, молчаливых, серьезных, не смевших коснуться друг друга. На девушку было страшно смотреть. Значит, они уже успели поссориться, и он был уверен, что во всем виноват Ранулф.
Поэтому Джеффри взял Лайонин за руку и отвел в сторону:
– Похоже, все плохо, маленькая сестричка?
Она не ответила, и он вдруг потерялся в кристально чистой глубине озер зеленого огня. Боже! Она была так красива, что на какой-то миг все мысли о брате вылетели у него из головы. Джеффри тряхнул головой, чтобы избавиться от любовного тумана.
– Жить с моим братом нелегко, его преследует слишком много призраков.
Губы ее чуть дрогнули в улыбке, так и не согревшей ее глаз.
– Я его жена и не думаю, что мое счастье или отсутствие такового столь уж важно. Уверена, – добавила она, бросив косой взгляд на Ранулфа, беседовавшего с Мелитой, – что буду достойно вознаграждена за все, что делаю. А теперь прошу меня извинить. Я должна попрощаться с матушкой.
Только тогда Джеффри увидел в ее глазах подобие какого-то выражения.
Лайонин ехала верхом на маленькой гнедой кобылке, пытаясь не думать о печальном прощании с родными и неприглядном будущем, ожидавшем ее. Она скакала впереди рыцарей, но позади молчаливого мужа, чьи мысли так и не сумела разгадать.
– Ваше сиятельство, могу я представить «черных стражей»?
Лайонин взглянула в улыбающиеся глаза приземистого темноволосого, но красивого рыцаря и, радуясь возможности отвлечься, обернулась к людям Ранулфа.
– Тот, что с рыжей бородой, – Герн. Дальше идут Роджер, Гилберт, Сэнневилл, который считается у нас большим шутником, Хьюго Фиц-Уоррен и Малард.
Каждый рыцарь почтительно кланялся при упоминании своего имени. Все приветливо смотрели на нее, и настроение Лайонин немного улучшилось.
– А ваше имя, сэр?
– Корбет, к вашим услугам. И я не шучу, поскольку готов исполнить любое желание госпожи, ибо нет ничего важнее, чем служить ей.
Лайонин не сдержала смеха, и Хьюго заметил, как окаменела спина Ранулфа.
– Может, Сэнневилл и большой шутник, но вы, сэр, – льстец чистой воды.
– Мадам, вы должны верить мне. Пока я не узрел сияния этих изумрудных глаз, увы, был также косноязычен, как лошадь. Ни одна дама не могла пробудить во мне красноречие. Именно вид столь несравненной красоты и звук вашего мелодичного смеха освободили меня от оков безмолвия, – с низким поклоном объяснил Корбет. – Я ваш вечный слуга.
