— Пошли, поторапливайтесь. Повозка не будет ждать целый день.
Очнувшись, Элизабет почувствовала такую резкую, пульсирующую, все возрастающую боль в голове, что даже не была уверена, хочет ли она вообще просыпаться. Казалось, земля качается под ней. Попытавшись приподняться, она снова опрокинулась назад, ударившись головой о деревянный пол.
— Осторожней, любимая, — раздался рядом голос Майлса.
Она повернула голову и встретила его напряженный взгляд. На Майлсе, кроме нижнего белья, ничего не было, руки были скручены за спиной, ноги связаны. Рядом с ним хрипел связанный Роджер.
Как только туман в голове немного рассеялся, Элизабет поняла, что ее собственные запястья и колени тоже связаны.
— Где мы? — пытаясь не показать, что ей страшно, шепотом спросила она.
Голос Майлса звучал твердо и успокаивающе.
— Мы в трюме корабля и, насколько я представляю, плывем во Францию.
— Но кто?.. Зачем? — запнулась она.
— Может, твой брат знает ответ, — решительно произнес Майлс. — А пока нам надо освободиться. Я подкачусь к тебе и зубами развяжу веревки на твоих руках, а затем ты сможешь освободить меня.
Элизабет кивнула, мысленно призывая себя к спокойствию. «Если бы Роджер имел какое-то отношение к похищению, его бы не было с нами», — говорила она себе. Когда ее руки стали свободны, с облегчением вздохнув, Элизабет повернулась к Майлсу и, вместо того чтобы развязать ему руки, распахнула плащ, прижалась к мужу обнаженным телом и поцеловала.
— Ты думал обо мне? — прошептала она, касаясь его губ.
— Каждую минуту. — Сгорая от желания, Майлс ответил на поцелуй.
Рассмеявшись, Элизабет оттолкнула его.
— Кажется, ты просил тебя развязать?
— Те части моего тела, которым нужна сейчас свобода, не связаны, — признался он, ближе придвигаясь к ней бедрами.
Крепко вцепившись Майлсу в плечи, Элизабет завладела его губами. Лишь громкие стоны приходившего в себя Роджера заставили ее отпрянуть.
— Если раньше я просто не любил твоего брата, то теперь-то уж точно возненавижу, — с чувством произнес Майлс, когда Элизабет села и, склонившись над ним, принялась развязывать веревки на его руках.
— В чем дело? — раздался требовательный голос Роджера. Он приподнялся, снова повалился, но наконец ему удалось сесть. — Что ты на этот раз выкинул, Монтгомери?
Не отвечая на вызов, Майлс растирал запястья, а Элизабет с усердием трудилась над распутыванием веревок на своих коленях. Как только Майлс принялся освобождать ноги, Роджер снова взорвался:
— Неужели вы двое собираетесь освободиться и оставить меня здесь одного? Элизабет, как ты можешь позабыть…
— Успокойся, Роджер, — попросила Элизабет. — Ты уже навредил больше чем достаточно. Имеешь ты хоть малейшее понятие, куда везет нас этот корабль?
— Поинтересуйся у своего любовника! Уверен, это его рук дело.
Повернувшись к Элизабет, Майлс и не подумал ответить на выпад Роджера.
— Хотелось бы знать, могу я рассчитывать на твою преданность? Как только кто-нибудь откроет крышку люка, я брошусь на него, а ты должна связать его веревками. Могу я на тебя положиться?
— Хочешь верь, а хочешь — нет, но я всегда была тебе предана, — холодно ответила Элизабет.
— Вы уже пытались потребовать, чтобы нас освободили? — встрял Роджер. — Предложите им денег.
— И тогда ты вывернешь перед ними свои карманы? — с издевкой спросил Майлс, глядя на узкую полоску ткани на теле Роджера.
Они не успели ничего больше произнести, так как в это время открылся люк и на лестнице появилась чья-то нога.
— Ложись! — скомандовал Майлс, и оба — Роджер и Элизабет, — распластавшись на деревянном полу, притворились спящими. Майлс бесшумно скользнул за лестницу.
Просунув вниз голову и удостоверившись, что пленники преспокойненько спят, довольный матрос стал спускаться по лестнице. В этот самый миг, когда он вдруг понял, что не хватает еще одного, Майлс схватил его за ноги и дернул. Послышался лишь глухой стук, заглушенный скрипом и стонами деревянной обшивки корабля.
Не теряя времени, Роджер приподнял за волосы голову матроса.
— Он на некоторое время отключился.
Майлс стал быстро расстегивать на матросе одежду.
— Ты полагаешь, что я останусь здесь, пока ты, прихватив его одежду, сбежишь? — грозно спросил Роджер. — Я не собираюсь рассчитывать на милосердие какого-то там Монтгомери.
— Только попробуй ослушаться! — прошипел Майлс. — Роджер, мне надоела твоя подозрительность. Именно ты являешься причиной многих проблем, возникших между Чатвортами и Монтгомери, и теперь, чтобы выбраться отсюда, должен научиться действовать с нами заодно. Что мы можем сделать, Майлс?
Майлс, пытаясь втиснуться в слишком узкую одежду, внимательно наблюдал за Элизабет.
— Я вернусь, как только что-нибудь узнаю. — Он выбрался из трюма по лестнице.
Элизабет и Роджер связали лежавшего без сознания матроса, заткнули ему кляпом рот и оттащили в дальний угол.
— Ты всегда теперь будешь на его стороне? — угрюмо поинтересовался Роджер.
Элизабет прислонилась к стене корабля. Болела голова, от качки и голода ее начинало подташнивать.
— Мне еще многое придется сделать, чтобы помириться со своим мужем. Возможно, Майлс был прав, и я могла что-то предпринять в тот день, когда ты появился в крестьянском доме. Ты не из тех людей, которых можно в чем-то убедить, но, пожалуй, мне надо было хотя бы попробовать.
— Ты меня оскорбляешь! Я всегда был добр к тебе. — Нет! Ты всегда использовал в нужных для тебя целях то хорошее, что делал для меня. А теперь послушай. Раз уж мы попались в эту ловушку, мы должны из нее выбраться. И, повторяю, ты должен действовать с нами заодно.
— С Монтгомери?
— С двумя Монтгомери! — резко бросила Элизабет.
Некоторое время Роджер хранил молчание.
— Элис, — пробормотал он наконец. — Она приносила мне письмо от жены Гевина Монтгомери. Она знала, где ты должна была встретиться со своим…
— …Мужем, — закончила Элизабет. — О Роджер! — воскликнула она. — Николас! Он с Элис! Мы должны вернуться к моему сыну.
Роджер положил руку ей на плечо.
— К ребенку приставлена охрана, и у них есть приказ не подпускать Элис к мальчику. Они не посмеют ослушаться.
— Но что с ним станет, если мы не вернемся?
— О нем, несомненно, позаботятся Монтгомери. Их глаза встретились, и лишь спустя какое-то мгновение до Роджера дошел смысл сказанного им. Еще немного, и он начнет допускать, что, обвиняя Монтгомери, скорее всего, был неправ. Может, до него наконец стали доходить слова Элизабет.
