Джура от изумления не могла прийти в себя. Существовала легенда, что, когда появится настоящий король Ланконии, ворота сами откроются перед ним.
Наконец она собралась с мыслями.
— Никто никогда не пытался открыть ворота. Они просто проржавели. Бревно повредило замок, и когда англичанин толкнул их, они открылись. Это ясно каждому.
— Ксант встал перед принцем на колени.
— Ксант? — переспросила Джура. — Ксант? Который смеялся при одном упоминании об англичанине? Тот самый Ксант, который слал сообщения, что англичанин дурак?
— Он склонил перед ним голову и назвал принцем. И все войско, и весь народ, который там был, сделали то же самое.
Джура отвела взгляд.
— Тем хуже. Крестьяне суеверны, но о воинах я думала лучше. Мы должны убедить их, что это были всего лишь старые, ржавые ворота. Талу уже рассказали?
— Да, — ответил Дайри. — Они сейчас у него.
— Они?
— Принц Руан и его сестра с сыном.
Джура была ошеломлена. Выходит, она осталась единственным здравомыслящим человеком. Неужели ланконцы готовы все забыть только потому, что открылись какие-то ржавые ворота? Нет, Дайри, во всяком случае, согласится с ней.
— Мы должны убедить Тала, что королем должен стать Джералт.
Вдруг Дайри резким движением схватил Джуру за волосы и намотал их на руку, заставляя подойти к нему почти вплотную.
— Дайри, — вскрикнула Джура. Она не была готова к такому выпаду. Рядом с ним она позволяла себе забыть об осторожности: она доверяла ему.
— Ты моя, — прохрипел Дайри. — И я ни с кем не собираюсь делить тебя.
Бешенство в его глазах испугало ее.
— Что случилось? — прошептала Джура. — Что сделал этот Руан?
— Возможно, ты можешь ответить на это лучше, чем я.
Она оправилась от испуга. В левой руке она все еще держала копье и теперь ловко уперлась его острием ему под ребро.
— Отпусти меня, или я проделаю в тебе дыру. Дайри так же внезапно отпустил ее и улыбнулся, но Джура осталась серьезной.
— Объясни, в чем дело. Дайри пожал плечами.
— Может влюбленный немного поревновать?
— Поревновать к кому? — обиженно спросила Джура.
Он не ответил. Джуре не нравилось, что он улыбался одними губами, а глаза его оставались серьезными. Они провели вместе столько лет, что он умел читать ее мысли. И теперь по их первому поцелую он понял, что что-то произошло.
Джура попыталась улыбнуться.
— У тебя нет повода ревновать.
— Идем, — сказал наконец Дайри. — Разве ты не хочешь посмотреть на нового принца?
Она с облегчением вздохнула. Неприятная сцена закончилась.
— Я скорее в одиночку пойду в лагерь ултенов. Дайри снова странно посмотрел на нее.
— Возвращайся, — сказала Джура. — Тал ждет тебя. Каждый должен засвидетельствовать свое почтение этому белокурому англичанину.
Дайри не двинулся с места.
— Я слышал, что вечером будет пир.
Джура метнула копье и попала точно в красный кружок.
— Не думаю, что я к вечеру проголодаюсь. Иди, мне нужно тренироваться.
Дайри хмуро посмотрел на нее, словно пытался разрешить какую-то загадку. Потом повернулся и, ни слова не говоря, направился к городу.
Джура со злостью выдернула копье из соломенной мишени. «Он вел себя слишком странно для возлюбленного», — подумала Джура. Она обняла его, а он оттолкнул ее руки, а через минуту дернул за волосы и сказал, что ревнует. Почему он не выразил свою ревность в поцелуях? Почему не обнял ее?
Джура бросала копье снова и снова. Она хотела сильнее устать за день, чтобы потом, ночью, у нее не осталось сил вспоминать, как тот мужчина гладил ее ноги или как прижался губами к ее губам… Она тряхнула головой, метнула копье и промахнулась.
Черт бы побрал этих мужчин! Один дергает ее за волосы, другой гладит бедра, а в это время англичанин собирается завладеть всей Ланконией. Она снова метнула копье и на этот раз попала в самую середину.
Руан замешкался перед дверью в комнату отца, чтобы отряхнуть с одежды дорожную пыль. У него не было времени переодеться. Ему передали, что Тал не может ждать и хочет видеть его немедленно.
Дом был грязный и запущенный. Постучав нога об ногу, он расправил плечи и толкнул тяжелую дубовую дверь. В комнате было темно, и глаза Руана не сразу стали различии, очертания предметов.
Тал лежал на груде грубых меховых шкур. Он был необычайно высок, по крайней мере на четыре дюйма выше Руана, и, в отличие от него, более худощав. Возможно, его лицо когда-то было красивым, но сейчас оно все было покрыто шрамами — следами минувших боев. Руан легко представил, как отец, сидя на боевом коне, размахивает над головой мечом и ведет своих воинов в победный бой.
— Подойди ко мне, сын мой, — глухо прошептал Тал. — И сядь рядом.
Стараясь скрыть волнение, Руан приблизился и сел на край его постели. Все эти годы он не щадил себя на тренировках, чтобы отчеты его учителя доставили радость этому человеку. И теперь он беспокоился, что отец будет разочарован, увидев белокурого, бледнолицего сына.
Тал протянул израненную, но все еще сильную руку и прикоснулся к щеке сына. Темные глаза старика увлажнились.
— Ты похож на нее. Ты похож на мою прекрасную Анну.
Он провел рукой по руке Руана.
— А волосы! Это волосы Анны! Но ростом ты в меня. Других сходных черт я не вижу.
Тал засмеялся, по его смех сразу перешел в кашель, и Руан терпеливо ждал, пока приступ прекратится.
— Что-то ест меня изнутри. Я давно знаю об этом, но я не подпускал смерть. Я должен был увидеть тебя. Вильям с тобой хорошо обращался?
— Очень хорошо, — тихо сказал Руан. Тал улыбнулся и на минуту прикрыл глаза. — Я знаю. Он всегда любил тебя. С самого рождения. После того, как умерла Анна… — он сделал паузу. — Когда приближается смерть — набегают воспоминания. Я молюсь, чтобы вскоре снова увидеть твою мать. После смерти моей дорогой Анны я бы сам отдал тебя на воспитание Вильяму, но он напал на меня и моих людей. Он хотел отобрать тебя силой. Тал снова закашлялся, но быстро взял себя в руки.
— Ты мог послать за мной, — мягко сказал Руан, — и я бы приехал.
Тал улыбнулся. Слова Руана были явно приятны ему.
— Да, но я хотел, чтобы ты вырос среди англичан. Анна открыла для меня мир. — Он взял Руана за руку. — Никто не сможет победить ланконцев, мой мальчик. Мы устояли против гуннов, славян, аварцев и Карла Великого. — Он помолчал. — Правда, мы не пережили проповедников. Они крестили нас. Но устояли против всех захватчиков. Мы, ланконцы, можем победить кого угодно, кроме самих себя, — печально добавил он.
