— А то, что понимать под глупостью, вы определите сами?
— Да.
— А что получу я?
— В течение двадцати четырех часов я буду держаться от вас в отдалении.
Мэдди улыбнулась, продолжая смотреть на деревья.
— Итак, остается только узнать, известно ли вам что-нибудь обо мне или нет, не так ли?
Она не думала, что многим рискует. Во-первых, с человеком относительно писем она должна встретиться сегодня вечером прямо здесь, в Денвер-Сити, и не было никаких сомнений, что она сможет проделать это прямо у капитана под носом. И потом, как она уже не раз могла убедиться, он вообще не видел дальше собственного носа. Он считал всех женщин слабыми созданиями, и к тому же у него было предвзятое мнение об оперных певицах.
— Ну хорошо, заключаем пари. Итак, что вы обо мне знаете?
— Прежде всего, если вы герцогиня, то я королева Виктория. Вам мало что известно об аристократических родах, да и о Ланконии тоже. А эта брошь, которую вы, э… потеряли, та, что принадлежала еще вашей бабушке, хотя и довольно красива, но бриллианты и жемчуг на ней несколько простоваты для герцогини. Что вы знаете, так эту страну. Вы взбираетесь по склонам, словно родились и выросли здесь. Вы ездите на лошади лучше многих мужчин, а виски пьете так, будто делали это уже не раз. Ну, как вам понравилось мое начало?
— Я еще не заснула.
— Вы также чувствуете себя совершенно свободно в обществе индейцев. Довольно необычно для европейской дамы, вы не находите? Вы не очень хорошо знаете Сэма с Фрэнком и вы недолюбливаете Эдит. Похоже, их выбирали не вы. Я прав?
— Возможно.
— Так, что еще? Ах да. Думаю, вы девственница или весьма и весьма неопытны.
— Мне это не нравится, капитан.
Мэдди попыталась встать, но он не позволил ей этого сделать.
— Я совсем не хотел вас обидеть. Уверен, у такой красавицы, как вы, было много предложений, но, судя по всему, мужчины вас не интересуют.
— Во всяком случае, такие, которых мне навязывают. Ну все. Мне пора возвращаться.
Монтгомери схватил ее за руку.
— Я могу вам рассказать много больше, и позвольте напомнить, это вы сказали, что я ничего про вас не знаю. Так на чем это я остановился? Ах да, вас явно кто-то шантажирует. Пока я еще не знаю, почему, но это, во всяком случае, не бывший любовник. Нет, это что-то серьезное — намного более серьезное. Вас не так-то легко напугать, и, однако, все время вы чего-то смертельно боитесь.
Мэдди не ответила — она была просто не в состоянии.
Очень нежно, очень осторожно он взял ее за руку.
— Я благородный человек… Мэдди, — прошептал он, обращаясь к ней так, как он, слышал, называла ее Эдит. — Расскажи мне об этом, и, клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Но ты должна мне довериться.
Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы удержаться и не рассказать ему тут же о Лорел. Она давно уже хотела поделиться своей бедой с кем-то, кто не просто пожмет в ответ плечами, как сделала это Эдит. И ей необходим был совет. Что ей делать, если они не покажут ей Лорел, когда она приедет в третий по счету город? Что если… Стараясь удержаться от соблазна, она вскочила на ноги.
— Очень хорошо, капитан Монтгомери, просто великолепно. Если вы когда-нибудь решите уйти из армии, вы сможете пойти на сцену. — Мэдди расправила плечи и окинула его презрительным взглядом. — Но вы забыли самое главное: мой голос. Пока вы не услышали, как я пою, вы ничего обо мне не можете знать. Все остальное не имеет никакого значения.
Он улыбнулся.
— Вы действительно считаете, что компания пьяных головорезов, думающих лишь о том, как бы найти золото и разбогатеть, сможет оценить оперу?
— Не надо быть ценителем оперы, да и музыки вообще, чтобы любить мой голос.
При этих словах капитан весело, искренне рассмеялся.
— Вы тщеславны?
Лицо ее было совершенно серьезно.
— Нисколько. Во мне нет ни капли тщеславия. Мой голос — это Божий дар, и принижать его красоту и силу значило бы проявлять неуважение к Богу.
— Это вы так считаете.
Она присела рядом с ним на траву.
— Нет. — В голосе ее была неподдельная искренность. — Я говорю правду. Откуда еще может взяться талант, как не от Бога? Я пою с трех лет, с шестнадцати выступаю на сцене. Каждый день я благодарю Бога за то, что Он дал мне мой голос. Он одарил меня им, и, славя мой голос, я славлю тем самым и Его.
Несомненно, она глубоко, искренне верила в то, что говорила, и, слушая ее, ‘Ринг не мог отделаться от мысли, что в этом был определенный смысл.
— И вы полагаете, что эти старатели полюбят ваши арии? Вашу «Тра…»?
— «Травиату».
— Да, падшую женщину.
Мэдди пристально на него посмотрела.
— Вы говорите по-итальянски?
— Немного. Так вы считаете, что этим старателям понравятся ваши арии?
— Не арии, мой голос. Это большая разница.
— Ну хорошо, — проговорил он с улыбкой. — Покажите мне. Спойте что-нибудь.
Она встала и, глядя на него сверху вниз, снисходительно улыбнулась.
— Простите, капитан Монтгомери, что я в вас усомнилась. У вас, вне всякого сомнения, есть чувство юмора. Ужасное, невыносимое чувство юмора.
— О, понимаю, вам нужно что? Оркестр? Оперные певицы ведь не могут петь a capella
[4]
?
— Я могла бы петь под водой, если бы нужно было, но я пою только тогда, когда этого хочу. Если бы я стала петь для вас одного, это было бы подарком огромной ценности. Вы пока еще ничего не сделали, чтобы его заслужить.
— А эти старатели, раскошелившиеся на десять долларов, они что, заслужили этот… подарок?
— Сегодня вечером я буду петь не для одного человека, а для многих. Это совсем другое дело.
— Понятно, — произнес он снисходительным тоном и достал из кармана большие золотые часы на цепочке. — Подарок или нет, но вам пора уже возвращаться в город и готовиться к сегодняшнему выступлению.
— Как, вы думаете, я жила все эти двадцать четыре года без вас, который постоянно говорит мне, что я должна делать и когда?
— Даже не представляю. Меня это просто поражает.
Поднимаясь, он скривился от боли.
— Что, капитан, стареем?
— Похоже, карабканье по скалам, чтобы защитить вас от незнакомых мужчин, ваше ляганье и кусание, не говоря уже о драке сегодня утром с восемью мужчинами, начинают постепенно сказываться.
