Джош иронически усмехнулся.
— Виной всему — мое собственное непробиваемое тщеславие. Мое тщеславие чуть не стоило мне единственного, что для меня имело ценность в этой жизни, — моих детей.
Кэрри взяла его за руку.
— Расскажи мне, что случилось.
— Судья не отказал мне в моей просьбе. — Вспоминая, Джош хмуро усмехнулся. — Видела бы ты меня в суде в тот день, когда я умолял судью предоставить мне опеку над детьми. Возможно, это было самое блестящее представление из всех, которые я когда-либо давал. Я тщательно готовился к нему. В конце концов, я был великим Темплетоном и не мог позволить себе проиграть дело. О, я хорошо подготовился к своему выступлению. Я надел черный плащ, подбитый алым атласом, и взял с собой трость с серебряным набалдашником.
Джош возвел глаза к стропилам навеса.
— Так планы лучшие… и т. д. и т. п. — Он вздохнул. — В обмен на то, что мне присудят детей; я собирался почтить всех присутствующих в зале частным, единственным в своем роде выступлением великого шекспировского актера. Каким я был дураком! Я считал, входя в зал суда, что делаю им всем большое одолжение.
Его голос стал тише.
— Я был ужасно напуган перспективой потерять своих детей, но не хотел, чтобы мои чувства стали достоянием широкой публики, поэтому решил устроить целое представление.
— Ну так о чем же ты просил судью? — не унималась Кэрри.
— Я говорил более часа. Ты бы видела моих «зрителей». Именно так я воспринимал всех, присутствующих на суде. Я держал их в руках. Я заставлял их смеяться, плакать, я пугал и успокаивал их. Они были мои. Я говорил им, как сильно я люблю своих детей, говорил, что готов ради них на что угодно. Я сказал, что готов даже пожертвовать своей всемирной славой за право быть рядом с ними. Я даже сказал, что ради них способен оставить сцену. К тому моменту я уже заставил их поверить в то, что мир не переживет, если лишится такого великолепного актера. Я зашел так далеко, так увлекся, что даже заявил, что готов, как крестьянин в старину, жить своим трудом на ферме, если мне удастся таким путем получить своих детей. Кажется, именно в этот момент я взмахнул своим подбитым атласом плащом, чтобы аудитория могла представить меня в роли фермера.
Когда я закончил, мне устроили овацию, и я был уверен, что выиграл процесс. Судья заметил, что в жизни не слыхал подобного красноречия: Он задал мне всего один вопрос — знаю ли я кого-нибудь, кто владел бы фермой. Слегка поклонившись, я ответил ему, что мой брат принадлежит к сему уважаемому сословию. Судья заявил, что такая пламенная речь должна быть вознаграждена по достоинству, и решил удовлетворить мой иск. Все имущество, принадлежащее мне, будет продано с аукциона — мне оставят один костюм, а деньги положат в банк на имя моих детей: Я же должен буду покинуть сцену, начать работать на ферме моего брата и жить там вместе со своими детьми. Если я выдержу это в течение четырех лет, дети навсегда останутся со мной. После объявления приговора судья улыбнулся мне и сказал, что, по его мнению, мне будет очень недоставать моего красного плаща, в котором я смотрюсь так эффектно.
Позднее мой поверенный сообщил мне, что жена судьи два года назад сбежала с актером. Кроме того, все его дяди, тетки и двоюродные братья бы ли фермерами. Так что своей речью я оскорбил его до глубины души.
Джош вздохнул.
— Вот так все и было. Я вернулся в Вечность, взял имя моего отчима в надежде, что никто меня не узнает, и предпринял попытку стать фермером.
— Таким образом, — подытожила Кэрри, — на протяжении четырех лет ты должен жить на ферме под присмотром брата и выступать в роли простого смертного. Без аплодисментов, без света прожекторов, без восторженных юных леди, умоляющих об автографе. Ничего, кроме людей, которые любят тебя таким, как ты есть, со всеми твоими недостатками.
Джош улыбнулся:
— А недостатков хватает.
— Да, есть немного. Но, по крайней мере, они не скрыты под слоем грима.
Джош принялся щекотать носом ее шею.
— Сейчас я хотел бы, чтобы на мне не было ничего — ни грима, ни одежды.
Обхватив его руками за шею, Кэрри поцеловала его. В этом поцелуе чувствовалось желание, которое ей приходилось сдерживать все эти дни.
— Папа! Папа! — закричала вбежавшая под навес Даллас. — Там какой-то человек хочет тебя видеть.
Когда Джош отодвинулся от Кэрри, он был словно в каком-то тумане и туго соображал.
— Кто такой?
— Я не знаю, — выдохнула Даллас. — Но, по-моему, это — Бог.
Кэрри и Джош посмотрели друг на, друга.
— ‘Ринга, — произнесли они дружно.
Глава 16
Спеша по направлению к дому, Кэрри и Джош счищали друг с друга приставшие к одежде соломинки.
— Он хочет забрать меня с собой, — бормотала Кэрри. — Как только он встретит эту толстую тетку, на которой ты женат, сразу же заберет меня с собой.
Джош крепче сжал ее руку.
— Я хочу, чтобы ты больше верила в меня и чуть меньше полагалась на своего брата. Я справлюсь.
— Выудишь бумагу у Норы из корсета? — ехидно спросила Кэрри.
— Я сделаю то, что должен сделать, — произнес Джош и крепко прижал к себе Кэрри.
— Доброе утро, брат, — обратился Джош к ‘Рингау, который, сидя на корточках, беседовал с детьми.
— У меня самого три маленьких сына, — говорил ‘Ринга, почесывая за ушком Чу-Чу. — Ты обязательно должен приехать познакомиться с ними и покататься на лодке.
— А я научу их ездить верхом, — пообещал Тем и, поскольку его новые кузены были намного моложе его самого, сразу же забыл об этом разговоре.
Встав, ‘Ринга протянул Кэрри большую коробку. Она догадалась, что там было подвенечное платье ее матери.
В следующую секунду из дома появилась Нора.
Ее высокий блондин Эрик следовал за ней по пятам, как Чу-Чу за Кэрри.
— О, нет. — Джош рванулся было вперед, но Кэрри удержала его.
— Если ты думаешь, что мой брат настолько глуп, чтобы увлечься этой размалеванной, толстой, напыщенной… — тут ее голос сорвался, потому что ‘Ринга уже целовал унизанную кольцами руку Норы и смотрел на нее так, как будто она самое восхитительное создание, которое ему в своей жизни приходилось видеть.
— Ты, кажется, говорила… — попытался напомнить Джош.
Высоко вздернув подбородок, Кэрри ринулась к брату, становясь между ним и Норой.
— Как мило, что вы заглянули к нам, миссис… — Она умолкла, не зная, как называть эту ужасную женщину.
— Уэст. — Нора глядела поверх головы Кэрри на ‘Рингаа. — Нора Уэст — мой сценический псевдоним.
— Я видел вас в «Ромео и Джульетте», — сказал ‘Ринга. — Вы были просто божественны.
