— Поэтому вы развалили страну?
— Это делал не я, — возразил Асанов.
— Но гы молчал, — разозлился Виктор, — хорошо, я тоже сукин
сын, сидел все эти годы в плену, но я был контужен, тяжело ранен, я ведь в плен
не сдавался по доброй воле. Все искал возможность бежать. Не было такой
возможности, не было. Но вы же — сытые, довольные, счастливые жили в своей
стране. И что вы с ней сделали?
— У нас тоже не было никакой возможности. Народ уже не
принимал прежней системы. Все распалось. Тебе трудно это понять, Виктор, ты
словно попал к нам из другого времени. Но это так. Последние годы был просто
обвал. А в августе девяносто первого его пытались искусственно остановить.
Некоторые считают этих людей героями, некоторые подлецами. Но сделанного не
вернешь. Страны больше нет. Вместо нее Россия.
— А ты кто теперь. Иностранец? — съязвил Кичин, — гражданин
другого государства.
— Я офицер российской армии, — возразил Асанов, — и таджик
по национальности. Я не отрекаюсь ни от своего народа, ни от своей армии, ни от
языка, на котором говорю.
— Как все это глупо, — поднял свой стакан Кичин, — там, в
Афгане, мы воевали, выполняя свой интернациональный долг. Так нам, во всяком
случае, говорили, но мы были представители великой страны, империи. Мы
гордились своей страной. Что с вами случилось? Как могло получиться так, что вы
забыли об этом. Где ваша присяга, господа офицеры? Сейчас ведь, кажется, модно
говорить друг другу это слово «господа»? Где была ваша совесть? Почему ни один
генерал не пошел на Москву со своими полками, почему не остановил это безумие,
эту вакханалию бесов?
— Все было не так, — Асанов залпом выпил свой стакан,
стукнул его об стол, — пойми, мир очень изменился. Изменилось сознание людей,
сознание офицеров, настрой всей страны. Стали доказывать, что ничего хорошего у
нас не было, что вся наша история за последние семьдесят лет — одно говно. Что
нашими руководителями были маньяки Ленин, Троцкий, Сталин или слабоумные идиоты
типа Брежнева, Хрущева и Черненко. Начали открыто писать о тридцать седьмом
годе. Вместе с правдой нам сообщили, что мы все были либо стукачами, либо
палачами. Население дрогнуло. А потом сказали, что ввод войск в Афганистан был
преступлением. И, значит, мы с тобой, Виктор, уже не герои, а преступники. А
потом написали, что в последней войне с Гитлером мы просто задавили его своими
трупами, выиграв таким образом войну. И, наконец, сказали, что коммунисты
ничуть не лучше фашистов, даже термин придумали «красно-коричневые». Что
оставалось делать? Поднимать по тревоге полк? Так любого генерала тут же
арестовали бы его собственные офицеры. Ты многого еще не знаешь, Виктор.
— И не хочу знать, — Виктор закрыл глаза, — знаешь, как
тяжело было там, в Пакистане. Как я скучал по нашему черному хлебу, по нашим
песням, по нашей водке. Не поверишь — иногда ночью пел сам себе, вспоминая все
знакомые мелодии. Вот, думал, когда-нибудь вернусь и все. А теперь что? Приехал
на родину, которой нет. Я ведь теперь за двоих живу — за себя и Витьку
Косолапова из десантного. Его мать в Семипалатинске живет, значит, уже в другом
государстве. И выходит, что я гражданин сразу двух государств — России и
Казахстана.
Они выпили еще раз за Виктора Косолапова, за геройски
погибшего майора Симонова, за Павку Свешникова, за всех остальных товарищей.
Вечером Кичин уехал. Вскоре, получив наконец свои документы,
бывший старший лейтенант военной разведки устроился работать на какой-то
фабрике. Он еще несколько раз звонил Асанову, каждый раз все более отчаянный и
неустроенный. Акбар ходил по кабинетам, даже просил Орлова. Все было бесполезно
— человеку, отсидевшему шесть лет в плену, никто не верил. А тем более, когда
стало известно, что Виктор стал мусульманином, словно его вера не позволяла ему
работать в разведке.
Он погиб в октябре девяносто третьего, защищая Верховный
Совет России — оплот своей последней надежды и веры. Так в не понявший, и не
принявший происшедших перемен, он оказался чужим для страны, откуда ушел
воевать восемь лет назад. На его похороны успел приехать Акбар Асанов. Это был
его последний долг перед несчастным офицером, раздавленным неумолимым колесом
времени.
V
К полудню следующего дня группа вышла наконец к подножью
горного хребта, у небольшого селения Лими. В этом месте лодки пришлось затопить
и весь груз перераспределить на восемь равных частей. Теперь начиналась самая
трудная часть пути через горы, когда от людей Асанова требовалось почти
альпинистское мастерство в скалолазании.
Достали заранее приготовленные ледовые и скальные крючья,
ледорубы, молотки, веревки. Ботинки у всех были на профилированной резиновой
подошве. Асанов подозвал Семенова и Елагина.
— Вы лучшие специалисты, оба мастера спорта по альпинизму.
Как вы думаете, какой сложности наш маршрут по этим скалам?
Он знал, что все маршруты в альпинизме разбиты на шесть категорий
трудности. Первые две категории были наиболее легкими, последние две требовали
особого мастерства, почти виртуозного владения альпинистской техникой.
Елагин и Семенов добросовестно осмотрели в окуляры биноклей
начало маршрута, просмотрели по карте весь предполагаемый путь, и в один голос
заявили, что маршрут третьей категории сложности. Это означало, что необходима
страховка и очень внимательное движение по маршруту. Асанов распорядился, чтобы
первыми шли по маршруту Елагин — Чон Дин — Рахимов. Затем Семенов — Падерина —
Машков. Замыкать движение должна пара Асанов — Борзунов. Генерал надеялся при
этом на сноровку капитана.
Ночью идти через горы не имело смысла, но селение было
слишком близко, и Асанов вынужден был выставить ночью двойную охрану,
распорядившись дежурить по два часа, чтобы дать возможность отдохнуть всем
членам группы, равномерно распределив силы на завтрашний день.
Ночь прошла спокойно. Из соседнего кишлака не доносилось
никаких звуков, люди и животные спали. С рассветом Асанов поднял своих людей.
Шел уже третий день и нужно было особенно торопиться. К счастью, в сонном
селении все было спокойно.
Группа начала переход, когда солнце еще только поднималось
над кишлаком, неохотно проглядывая между гор.
К чести офицеров, несмотря на трудный переход, они старались
изо всех сил, помогая друг другу в трудных ситуациях. Им приходилось тащить на
себе огромные рюкзаки с оружием, боеприпасами, костюмами, рацией, питанием на
семь дней. Это было не столько сложно, сколько тяжело. Но никаких других
вариантов не существовало. Идти приходилось с этим тяжким грузом и по этому
сложному маршруту.
К полудню наконец решено было сделать первый привал. Асанов
проверил по карте. Они прошли лишь треть маршрута и следовало торопиться.
— Отдых — полчаса, — распорядился генерал.
К нему подсел Рахимов.
