Проамерикански настроенный Пакистан никогда и не скрывал
своей позиции. Тысячи инструкторов из западных стран, мощная поддержка оружием,
непрерывные поставки медикаментов, продовольствия, техники для воюющих моджахедов
не были особым секретом. Поставки шли из Америки и Израиля, из Франции и
Англии, из Китая и Германии. Миллионы долларов оседали в сейфах пакистанских
чиновников, продающих в другие, руки гуманитарную помощь Запада. Еще десятки
миллионов оставались на счетах лидеров афганских моджахедов, на которых не
жалели ни новейшее вооружение, ни щедрые подачки. На севере активизировалась
разведка Китая, считавшего, что активность Советского Союза в этом регионе
противоречит долговременным интересам самого Китая. И, наконец, в конфликте
была задействована Индия, с помощью которой советское руководство постоянно
держало в напряжении огромную по протяженности пакистано-индийскую границу,
оказывая довольно сильное давление на пакистанские власти. Таким образом, в этом
внешне очень локальном конфликте приняли участие страны от Ирака до Китая,
образовав ту самую дугу нестабильности, о которой любил говорить помощник
Президента Картера по национальной безопасности Збигнев Бзежинский, словно
предвидевший последующие события в восьмидесятые годы.
В Советском Союзе утверждалась новая эра. Появились такие
слова в политическом лексиконе страны, как «гласность», «демократия»,
«плюрализм». А в самом Афганистане по-прежнему шла война. После восемьдесят
пятого-шестого годов эта война приняла характер партизанской борьбы против
гарнизонов советских войск и собственных неверных, продадшихся иностранцам. В
некоторых областях даже устанавливалось негласное разделение зон, при котором в
крупных городах и поселках действовали представители официальной власти и части
контингента советских войск: а в кишлаках и селениях контроль оставался за
представителями афганской оппозиции.
К тому времени у оппозиции стали появляться подлинные
лидеры, способные на консолидацию довольно большого числа людей, имевшие
собственные программы выхода страны из кризиса. Дсанов иногда встречался с
некоторыми из них и успевал заметить, как выросли в последние годы командиры
моджахедов, какой культурный и нравственный потенциал заложен в этих людях.
Позже в фильмах и книгах он с удивлением встречал образы всегда непримиримых
фанатиков или почти людоедов, против которых действовали советские солдаты. На
самом деле все это было очень далеко от истины. Среди моджахедов, конечно,
бывали и неистовые фанатики и просто идиоты, но бывали и другие — выпускники
лучших теологических институтов Востока, потомственные аристократы из афганских
родовых семей, крупные инженеры и предприниматели, получавшие образование в
известных центрах научной мысли Франции, Англии, США. Но это касалось только
высшего, очень тонкого слоя афганской оппозиции. На девяносто процентов она
состояла из племенных образований и озлобленных крестьян, просто по
необходимости взявших оружие в руки. Позже многие из них так и не смогут
никогда вернуться в свои дома, на свои поля, в свои кишлаки. Убивать на воине —
станет их основной профессией. И потянутся наемники из Афганистана во многие
бывшие республики Советского Союза, продолжая сражаться и убивать, словно
своеобразное возмездие за десятилетие отчаяния и ненависти. Посеявшие бурю —
пожинают ураган.
Война сделает из мирных афганских крестьян профессиональных
наймитов, убийц по контракту и это будет гоже итогом десятилетнего
противостояния. Но война игменила не только менталитет афганских крестьян
Прошедшие войну оставались на всю жизнь ущербными инвалидами, ибо, оставаясь
физически целыми, они нравственно перерождались. Нельзя убивать друтого
человека и не терять ничего в своей собственной душе. Нельзя видеть кровь и не
содрогаться. Нельзя стрелять по живым мишеням, получая при этом своеобразное
удовлетворение. Как только это проискодит, духовному существованию индивидуума
приходит конец и вместо него появляется хладнокровное, эгоистическое существо,
нравственно ущербное, с чудовищным потенциалом равнодушия к чужой боли.
Нужно обладать очень большим запасом душевных сил,
нравственного здоровья, чтобы противостоять всем ужасам войны и ее разлагающему
влиянию.
Асанов стал с удивлением замечать, что храбрость Черкасова
граничила с дерзостью, хладнокровие сменилось жестокостью, а равнодушие к чужой
беде становилось нормой. Узнав о том, что два батальона одного из полков
народной афганской армии собираются перейти на сторону моджахедов, Черкасов не
колеблясь вызвал штурмовые самолеты и вертолеты для полного уничтожения
предполагаемых дезертиров.
Двигавшиеся по дороге машины и техника полка вместе с
находившимися в них людьми были подвергнуты прицельному бомбометанию.
Ошеломленные и раздавленные внезапно появившимися самолетами бойцы даже не
подумали организовать сопротивление, рассредоточиться, попытаться найти
укрытие. Практически с близкого расстояния они были расстреляны и растерзаны
сыпавшимися на их головы бомбами. Среди тех, кто уничтожал этот полк, был и
полковник Руцкой, будущий Герой Советского Союза и вице-президент огромной
страны. При этом ни он, ни его товарищи не видели в подобном задании ничего
противоестественного, ибо война приучала к жестокости и крови. Из находившихся
на дороге полутора тысяч человек уцелело не более тридцати, которых потом вылавливали
по одиночке сотрудники афганских органов безопасности.
Асанов был недоволен. Более того, он был взбешен. Вызывать
штурмовиков на людей, не разделявших идеологических позиций официальных
афганских властей, было, по его мнению, слишком жестоко. Он понимал, что многие
из уходящих батальонов могли воевать в будущем на стороне моджахедов. Но даже
это, по его мнению, не оправдывало такой варварской бомбардировки полка. Среди
погибших людей могли быть растерявшиеся, запутавшиеся, просто поддавшиеся на уговоры
люди. По его мнению, следовало окружить уходивший полк и попытаться поговорить
с его неформальными лидерами. А уничтожить полк, не имевший огневой поддержки и
тяжелого вооружения, не представляло никакого труда. Но Черкасов с ним не
соглашался. Это была их первая крупная размолвка. Черкасов не понимал, почему
он должен был уговаривать уходящих дезертиров. Они двигались к границе, чтобы
влиться в ряды революционной оппозиции и этим поставили себя вне закона, считал
Черкасов. А сам Асанов видел в этих людях темных, зачастую полуграмотных бывших
крестьянских парней, не всегда разбирающихся в ситуации и тем более не
понимающих идеологические мотивы своего решения.
Но Черкасов тогда не принял его точку зрения. Асанов
разрешал своим подчиненным иметь свое мнение, однако позиция Черкасова его
глубоко задевала. Это был первый такой случай в его биографии. Среди офицеров
ГРУ, известных своим интеллектом и творческим потенциалом, меньше всего можно
было найти бездумных исполнителей или жестоких наймитов.
Старший лейтенант по-прежнему оставался одним из лучших его
офицеров, таким же смелым, храбрым, находчивым, отчаянным, но Асанов, сумевший
разглядеть нечто глубоко чуждое его сути, уже не мог относиться к Черкасову с
прежней симпатией.
А потом он уехал в Москву, куда подполковника Асанова
отозвали зимой восемьдесят восьмого. Когда через десять месяцев Асанов
вернулся, Черкасова уже не было среди офицеров ГРУ. Он был откомандирован в
Киев, где проходил переподготовку.
