На похороны Черкасова съехались многие «авторитеты» не
только из Казани, но и из соседних городов. Приехали даже «гости» из Москвы.
Его хоронили торжественно, по высшему разряду, словно в насмешку над его вечно
неустроенным бытом, над его неудавшейся личной жизнью. И даже несли на
подушечках его боевые награды. Среди провожавших Черкасова в последний путь не
было его боевых товарищей, не было ветеранов афганской кампании. Он, изменивший
их боевому братству, был чужим для своих и своим для чужих. Так его и
похоронили — на элитарном казанском кладбище среди бывших партийных чиновников
и видных деятелей прежнего режима.
А подружка его, успешно распродав все имущество, быстро
исчезла из города. Некоторые говорили, что она переехала в столицу. На
наследство никто не претендовал. Черкасов вырос в детдоме и у него не было ни
родных, ни близких. Может, поэтому он всегда был таким отчаянно смелым и
храбрым, выросший в детдомовских уличных драках, он не умел щадить себя.
Асанов узнал о его смерти случайно. На похоронах Черкасова
присутствовал еще один бывший офицер, пожелавший остаться неузнанным. Он был
уже известным киллером, но помнил своего кореша. Это был тот самый однорукий
ветеран, дравшийся бок о бок с Черкасовым в киевском ресторане. Он знал
последнюю просьбу Черкасова — сообщить о смерти последнего генералу Асанову.
Выросший без отца, без родителей Черкасов на всю жизнь
сохранил любовь и уважение к строгому таджикскому офицеру, командовавшему их
группой в Афганистане. Словно предчувствуя свою гибель, Черкасов попросил в
одну из редких встреч своего друга об этом. У него не было никого на целом
свете и он справедливо решил, что если его вспомнит такой человек, как Асанов,
то ему будет просто легче лежать в земле. Так он и сказал своему товарищу.
Тот выполнил его просьбу, нашел генерала и все ему
рассказал. Они пили в полном молчании за неудавшуюся жизнь Славика Черкасова,
за его смерть, так счастливо избавившую этого человека от дальнейших мучений,
за его страдания, столь обильно выпавшие на долю этого «казанского сироты».
IX
В нарушение всех правил, предусматривающих оставление
дежурных по лагерю, Асанов и Семенов, замаскировав или закопав часть имущества,
отправились за остальными офицерами. Идти налегке было значительно легче, и
вскоре они уже соединились с группой Рахимова, которые смогли пройти к тому
времени довольно большую часть пути, совершая на каждом отрезке два-три
коротких перехода туда и обратно. Рахимов, Елагин и Борзунов с понятным
волнением узнали о гибели майора Машкова. Особенно был огорчен капитан
Борзунов, успевший довольно близко подружиться с погибшим офицером. К вечеру
следующего дня они возвратились в лагерь. За время их отсутствия здесь побывали
только птицы, чьи следы они сразу обнаружили. В этих горах вообще мало бывало
случайных гостей или одиноких путников — здесь в одиночку просто нельзя было
выжить.
Но от Падериной и Чон Дина не было никаких известий. По
расчетам Асанова, двое офицеров, посланных в Зебак, уже давно должны были
вернуться, но их все еще не было. Правда, они договорились, что контрольным
сроком будут считать утро завтрашнего дня, когда исполнится ровно двое суток
после их выхода из лагеря.
По плану операции после уточнения исходных данных и
подтверждения полученных от связного сведений, они должны были выдвинуться к
лагерю Нуруллы, в район Ишкашима и попытаться, на месте разобравшись с
ситуацией, освободить полковника Кречетова. При этом план взаимодействия
предусматривал и активные боевые действия группы Асанова, и скрытые,
традиционные приемы военных разведчиков в боевых условиях.
Только Асанов знал, что их попытки должны быть лишь
демонстрацией силы. И только его первый заместитель Рахимов имел маленький
конверт, который он должен был вскрыть в случае смерти командира. Там были
инструкции Рахимову, как действовать в подобной ситуации. В случае любой
опасности Рахимов должен был уничтожить конверт. На время экспедиции оба
офицера предпочли забыть о существовании этого конверта. Правда, сам Рахимов
был бы чрезвычайно удивлен, узнай он, что в конверте стоит всего одна фраза
«Бросайте все и прорывайтесь к границе любым способом». Секретность операции
была такова, что ее не могли доверить даже подполковнику военной разведки,
вручив ему запечатанный конверт. Только Асанов знал все подробности, и только
он имел право принимать самостоятельные решения.
На следующее утро, так и не дождавшись своих офицеров,
Асанов приказал готовиться Рахимову и Семенову. Последний не говорил на местных
языках и должен был сыграть роль немого спутника отлично подготовленного
Рахимова, очень похожего на местных пуштунов, словно он всю жизнь провел в
пустынях Регистана. А вот якут Семенов мог сойти за киргиза или туркмена из
западных областей страны.
Асанов понимал, как рискованно отправлять почти сразу за
первой парой, вторую, но у него не было другого выхода. Потеряв еще двоих
офицеров, его отряд просто не смог бы выполнить поставленную задачу силами
пятерых человек и вынужден был ждать пока не объявятся Падерина и Чон Дин. А
ждать не было времени. Риск состоял из того объяснения, что в небольшой городок
сразу вслед за первой парой незнакомцев приходит вторая и уже это одно могло
вызвать подозрения. Но В данном конкретном случае риск был оправдан еще и тем,
что они привлекут к себе еще большее внимание, а это в конце концов было их
главной задачей.
Рахимов, хорошо знавший местные обычаи, взял с собой длинный
большой нож, которым обычно резали баранов. При необходимости его можно было
использовать и как холодное оружие. У Семенова под халатом был прикреплен
пистолет. Сам Рахимов обычно вешал пистолет на пояс, так как мешковатая куртка
и широкий пояс, наматываемый прямо на нее, могли спрятать даже несколько
пистолетов, делая их обладателя просто немного полнее.
Отправляя вторую пару, Асанов понимал, что это их последний
шанс. Слишком непредсказуемым оказался их путь в эту небольшую долину. Слишком
тяжелая дорога вела их в лагерь Нуруллы.
Глядя, как уходит еще одна пара, Асанов не находил себе
места от беспокойства. Он, вообще не любивший подставлять своих людей, терять
их, в тяжелых ситуациях всегда предпочитал не рисковать своими офицерами. А
здесь в первой паре он даже отправил женщину. Именно поэтому он волновался
сильнее обычного. Война — дело грязное и сугубо мужское. Женщины здесь не
всегда на своем месте. От понимания этого делалось еще неспокойнее на душе. У
обычных моджахедов еще можно было встретить благородство, жалость к
побежденному, милосердие к пленным. У бандитов такие чувства начисто
атрофировались. А у фанатиков Абу-Кадыра, озлобленных и неустроенных после
изгнания из Таджикистана, вообще не было в правилах оставлять в живых пленных.
После долгих издевательств им просто отрезали головы.
Рахимов и Семенов, немного задержались в лагере, где все
ждали появления первой пары, пришли в Зебак, когда солнце уже поднялось
достаточно высоко, освещая непокорные горы и жилища горцев. В самом городке
было спокойно. Они сразу направились в местную чайхану, как и подобает путникам
после нелегкого пути.
