Крики атакующих они услышали еще до того, как содрогнулась
земля под копытами пятисот отборных лошадей. Моджахеды шли в наступление, зная,
что городок пуст, и уже предвкушая радость близкой расправы над отступниками. И
в этот момент ударили пулеметы.
Первый строй атакующих смешался. Тяжелые пулеметы били прямо
в скопление людей и лошадей. И почти каждый выстрел находил свою цель.
Понадобилось минут пять, пока моджахеды сообразили, что нужно менять тактику,
иначе эти два пулемета просто перебьют их всех. Они начали спешно обходить
холмы, оставили лошадей, пытаясь атаковать пулеметчиков сразу со всех сторон.
Но вскоре к ужасу и растерянности противника выяснилось, что
пулеметы имели неплохой круговое обзор, а приданные в качестве боевого
охранения автоматчики просто не подпускали никого, давая возможность
пулеметчикам переносить огонь на другие цели в своем тылу.
Бой шел уже полчаса и наступавшие потеряли более ста человек
убитыми и ранеными. Только тогда они наконец отказались штурмовать эти холмы и,
установив сразу несколько минометов, начали методичный обстрел ближайших
холмов. Но было уже поздно. Внезапно по их отряду ударили сразу несколько
гранатометчиков. Затем еще один дружный залп и противник дрогнул. Взрывы гранат
слышались повсюду. Особенно удачным было попадание в кучу лошадей, когда
испуганные кони начали разбегаться во все стороны, усиливая и без того царившую
неразбериху. Воодушевленные бойцы народной армии, несмотря на явное
превосходстве противника в живой силе, так увлеклись, что даже перешли в атаку,
и сержанту с трудом удалось остановить свой маленький отряд.
В общей сложности в этом сражении у Кохсана противник
потерял более двух сотен своих людей. Остальные трусливо бежали, уже не
преследуемые никем. Асанов, встревоженный молчанием второго пулемета при
отступлении противника, лично поднялся на холм и с горечью обнаружил погибшего
Игоря, разорванного прямым попаданием вражеской мины.
А еще через три часа к городу подошли наконец посланные сюда
моторизованные части советских войск. Если не считать убитого капитана, Асанову
и его людям удалось одержать действительно впечатляющую победу. Был разгромлен
мобильный отряд моджахедов, насчитывающий пятьсот сабель. При этом потери
составляли пять человек убитыми и семнадцать ранеными. Но среди убитых был
капитан Игорь Рудницкий и это делало саму победу горькой и тяжелой.
Собравшиеся на площади люда видели, как грузили в БМП тело
погибшего офицера. Многие из женщин понимали, что убитый по существу спас их от
надругательства и расправы моджахедов. Но Восток имеет свои обычаи и свои
традиции. К убитому не подошел ни один человек.
Никто не сказал ни единого слова. Только молча провожали
убитого «шурави». Тело капитана Игоря Рудницкого было отправлено на родину, в
Москву. По обычаю, гроб был доставлен закрытым, дабы мать или другие близкие не
могли увидеть разорванных внутренностей капитана.
Позже в Афганистан приехал отец Игоря. Разыскав Асанова, он
попросил рассказать того о последнем бое своего сына. Акбар честно рассказал
все, не утаив ни единой подробности.
Генерал слушал молча, с опухшим, осунувшимся лицом. Но в его
глазах, тяжелых и печальных, Асанов все-таки заметил гордость. В офицерской,
потомственной семье военных считали за честь умереть за родину, выполняя свой
долг. Тяжелое, страшное горе отца могло хоть как-то смягчить лишь то
обстоятельство, что его сын умер, как настоящий офицер, как герой.
Спустя два месяца был опубликован Указ о присвоении званий
Героев Советского Союза — майору Асанову и капитану Рудницкому (посмертно).
Много лет спустя, слушая иногда рассуждения никогда не бывавших на войне
демагогов, называвших павших ребят в Афганистане оккупантами и интервентами,
Асанов вспоминал глаза генерала Рудницкого. Его боль и его гордость за сына. И
понимал, что никто в целом мире не сможет ему доказать, что честное выполнение
своего воинского долга всего лишь участие в преступной авантюре, а смерть
офицера на поле брани — досадная случайность оккупационной политики неразумного
командования. Для этого все павшие в Афганистане оставались героями. Независимо
от причин, втянувших страну в эту войну. Навечно.
Часть III
«… не вернуться»
I
Чон Дин, заметив направленное на него дуло винтовки, даже не
вздрогнул. Он просто спокойно повернулся к ее обладателю и спросил:
— Кто ты?
— А ты кто? — почти закричал тщедушный мужчина, потрясая
винтовкой.
— Я ищу Али-Рахмана, — Чон Дин видел, в каком состоянии
находятся разговаривавший с ним, и старался говорить, как можно спокойнее.
— Он покинул этот мир еще три дня назад, — волнуясь,
произнес обладатель винтовки, — я его брат. Умирая, он предупредил меня о госте
из Индии. Но больше он ничего сказать не успел. И теперь я не знаю, кто ты —
друг или враг.
— Как умер достопочтимый Али-Рахман, да смилуется Аллах над
ним, да даст ему успокоение.
— Лихорадка, — коротко ответил мужчина, — у нас в городе
опять эта проклятая болезнь.
Чон Дин знал, что лихорадкой они называют обыкновенную
малярию, против которой у горцев не было ни иммунитета, ни необходимых
лекарств.
— Он должен был передать мне пакет от моего дяди, — Чон Дин
понимал, что тактику нужно менять на ходу. Иначе можно просто не выйти из этой
лавки.
— Никакого конверта он мне не оставлял, — немного недоумевая
ответил брат умершего, — но я еще не знаю, как к тебе относиться.
— Как к другу, — ответил Чон Дин, уже сознавая, что никаких
сведений насчет дислокации Нуруллы он в Зебаке не узнает. Неожиданно на улице
раздались крики сразу нескольких людей. Обладатель винтовки нахмурился.
— Опять пришли, — недовольно заметил он, — или люди Нуруллы,
или люди Алимурата. Они появляются здесь через каждые два-три дня.
Винтовку он уже опустил и поэтому Чон Дин делал несколько
шагов к выходу.
— У меня осталась на улице жена, — сказал Чон Дин и уже не
обращая внимание на брата умершего, шагнул за порог.
На улице стояло несколько человек, вооруженных автоматами и
винтовками. Конечно, женщину в парандже, боязливо прижимающуюся к одному из
домов, они не трогали. Даже бандиты и контрабандисты свято соблюдали законы
шариата, требующие уважения к другим женщинам.
В мусульманской религии уважение к матери, сестре, жене
закладывается в детях с самого рождения. Там, вопреки распространенному мнению,
вовсе не считают женщину существом низшего сорта. Напротив, муж обязан
содержать своих женщин, лелеять их, беречь. Дом — это святклище женщины. Все,
что находится вне дома — удел мужчины. Такое разделение, существующее на
Востоке многие тысячелетия, помогает семье правильно функционировать, так как в
восточных семьях многодетность является обычным явлением. И паранджа для
женщины не метод унижения ее мужчинами, а скорее метод предохранения женщины от
нескромных взглядов других мужчин. А веселящиеся на улице люди Алимурата даже
не думали задевать чужую женщину, понимая, что нельзя восстанавливать против
себя весь город.
