— Вас что-нибудь не устраивает? — спросил он подполковника.
— Честно говоря, да, — признался Рахимов.
— Я слушаю, — он понимал, что это только первый симптом.
— Вы достаточно четко очертили наши задачи по блокированию
отряда Нуруллы и разведки боем. Но вы практически ничего не сказали о
завершающем этапе операции. Каким образом мы сумеем освободить Кречетова из
плена? Как пройдет этот решающий момент во всей нашей экспедиции? Что мы должны
делать? Я вас не понимаю, Акбар Алиевич.
— Нельзя все предусмотреть, — уклонился от прямого ответа
Асанов, — иногда решения нужно принимать прямо на месте, непосредственно в
боевой обстановке.
— Видимо, вы правы, — согласился подполковник, — извините
меня.
— Ничего, — у Асанова испортилось настроение.
Ему не нравилось, что приходится скрывать от офицеров смысл
и цели их операции. Но абсолютная секретность была первым залогом успеха в этой
непонятной и непредсказуемой экспедиции. Он видел сомнения Рахимова.
Подполковник был опытным профессионалом и справедливо указывал на явные
погрешности всего плана, при котором не делался акцентна заключительный этап,
решавший исход операции. Вместе с тем Рахимов помнил о своем запечатанном
конверте и осознавал, что Асанов мог располагать гораздо большей информацией о
предстоящих событиях, чем любой из офицеров, находившихся с ним в лагере.
Вечером этого дня они выступили, чтобы под покровом ночной
темноты подобраться как можно ближе к лагерю Нуруллы. Идти было нелегко.
Шестерым офицерам приходилось нести практически весь необходимый груз на себе,
а это делало и без того нелегкую дорогу почти вдвое тяжелее.
Тем не менее к утру они все-таки достигли нужной им точки,
выбрав место для лагеря в пяти километрах от места расположения отряда Нуруллы.
На этот раз осмотреть лагерь отправился сам Асанов, взявший с собой Чон Дина. В
случае, если их задержат передовые посты Нуруллы, они могут объяснить, что,
сделав крюк, возвращаются из города, причем Чон Дин даже мог указать дом, где в
данное время находилась его жена, а Акбар Асанов вполне мог сойти за таджика,
возвращающегося с гостем из Ишкашима.
И хотя Асанов действительно был таджиком, риск в их
путешествии вдвоем был огромный. Среди людей Нуруллы вполне могли быть и были
таджики, прекрасно знавшие не только Ишкашим, но и живущих в нем таджиков,
составляющих большую часть населения города. А попасться на их вопросах было
легко, ибо невозможно знать всех жителей маленького городка в лицо или по именам.
Но у Асанова было еще одно преимущество — длинный лекарский нож и различные
травы. Высушенные и измельченные, они висели в специальных узелках на поясе,
как у опатных лекарей, столь редко встречавшихся в этих горных местах. Расчет
был на то, что бандиты заинтересуются мастерством Асанова и все-таки отведут
его в свои лагерь, а там Акбар мог ориентироваться прямо на месте. Правда, и
риск возрастал почти до максимума, ибо среди таджиков Нуруллы вполне мог
оказаться бывший житель Душанбе или воевавший в рядах оппозиции моджахед,
способный опознать Асанова. Генерал был слишком известен в этой стране своим
бесстрашием и своим гуманизмом по отношению ко всем народам, проживающим в этом
многонациональном крае.
До кишлака их никто не остановил, видимо, Нурулла считал,
что плато, на котором расположен его лагерь, достаточно хорошая позиция, чтобы
опасаться непрошенных гостей. Или просто им повезло, и они не встретили никого
из выставленных передовых постов, но в кишлак, как и планировалось, они вошли
вместе.
Хозяин дома, увидев Чон Дина, ничем не выдал своего
огорчения. Ему удалось подсмотреть за женой гостя, когда та сняла паранджу, и
он был вынужден согласиться с женой, что подобной красавицы в их кишлаке не
было. На самом деле Падерина была далеко не такой красавицей, но, не видевшему
вообще в жизни нормальных женщин, старому таджику казалось, что он видит перед
собой почти богиню.
Правда, все его радужные прогнозы рухнули, когда из Ишкашима
вернулся ее муж. Старик пил чай с ним и его спутником, искренне недоумевая, что
нашла такая красивая женщина в этом мужчине. Но он был гость, а она была его
женой и, значит, была неприкосновенна, как и положено в таких случаях. Асанов,
видевший волнение старика, незаметно улыбался, представляя, какое впечатление
на него должна была произвести Падерина. А затем он ушел в лагерь, как лекарь,
ищущий возможности небольшого заработка. Старик наотрез отказался идти с ним,
объяснив, что не верит этим безбожникам и насильникам.
Асанов шел к лагерю. Кроме длинного ножа, у него не было
никакого оружия, если не считать еще нескольких щипцов, колющих и режущих
инструментов. Почти у самого плато его остановил наряд из двух человек.
— Стой, — довольно грубо крикнули ему.
— Ассалам аллейкум, — вежливо поздоровался Асанов. Он был
одет не в пуштунский, а в таджикский национальный костюм, состоящий из свободно
болтавшегося халата, рубахи, штанов, заправленных в большие пыльные сапоги,
такой вариант «военизированной моды» середины девяностых.
Патруль даже не ответил на его обращение.
— Кто такой, — грубо спросил один из них, — откуда идешь?
— Я лекарь, — скромно ответил Асанов, — моя цель нести людям
избавление от мук и страданий. Если я могу чем-то помочь, я готов.
— Лекарь, — обрадовался второй из патрульных, — как раз то,
что нам нужно. Пойдем с нами.
Они направились прямо к лагерю. Расчет был правильным. В
горах лекари были как первая необходимость. Здесь не хватало ни медикаментов,
ни врачей и лечили по-прежнему старыми, проверенными дедовскими способами, не
всегда оставляющими шансы больным людям.
Асанов сразу обратил внимание на дисциплину в лагере. У
палаток было чисто, все они стояли, выстроившись в ряд. Костры горели в
специально отведенных для этого местах, где готовили еду и грели воду. У одной
из центральных, самых больших палаток патрульные остановились. Из палатки вышел
заросший человек в очках. Здесь было странно видеть человека в очках, словно в
пустыне вдруг встречал одетого в калоши прохожего. У горцев, всегда славившихся
великолепным зрением, многие никогда не видели очков за всю свою жизнь.
Вышедший оказался врачом. После неудачного прорыва у Нуруллы
было довольно много раненых и вот уже несколько недель врач, буквально падая с
ног от усталости, пытался в одиночку спасать получивших тяжелые ранения людей.
Если учесть, что никто из окружавших его людей не мог даже делать перевязку,
можно представить, как он обрадовался появлению лекаря.
Позже Асанов узнал от раненых, что врач находился здесь по
линии Красного Креста и уже давно должен был возвращаться в Кабул, но Нурулла,
хорошо плативший за услуги единственного эскулапа, настаивал на его пребывании
в отряде.
Асанов делал перевязки несколько часов, промывал раны, давал
лекарства, имевшиеся в скудной походной аптечке, когда после полудня над
лагерем затарахтел чужой вертолет. Все начали выскакивать из своих палаток.
Даже раненые, способные ходить, вылезли, чтобы посмотреть на «летающую машину».
После того как из гранатомета была подбита такая машина «щурави», люди Нуруллы
чувствовали себя героями, способными бороться с этими монстрами.
