Придерживая полы рубашки, она прошла в гостиную, где Вильям занял себя, наводя свои порядки в ящиках ее стола. Когда она закончила комментарий по этому поводу, он повернулся и сказал ей, что выглядит она прекрасно и, судя по его глазам, не лгал.
— Что же ты подумал, выдвигая мои ящики? — сердито фыркнула она.
— Эти — ящики — дамские панталоны? — спросил он, застегивая ей блузку.
— Ясно, что нет! — вскричала она голосом шокированной классной дамы из плохого романа. — Ты можешь вести себя как надо?
— Это зависит от того, что каждый понимает под правильным поведением. С моей точки зрения, я веду себя хорошо.
— Тогда веди себя хорошо и с моей точки зрения. Наклонившись, он взял корзину для пикника и обнял ее.
— Только когда ты решишь, какова твоя точка зрения. — Он не дал ей даже шанса ответить на всю эту чепуху. — Ты уверена, что готова к этому?
Она знала, что он имеет в виду ее травму, но по ряду причин вопрос ее раздражал. Не думает ли он, что ей больше подходит кресло-качалка у камина?
— Я могу вскарабкаться на гору быстрее тебя, городского мальчика. Когда ты учился грамоте, я уже водила самолеты, запускала моторы из… — Она замолчала, потому что Вильям откровенно смеялся над ней. Она сердито сузила глаза, но от этого он только расхохотался еще больше.
— Пошли, Тарзан, пошли, — сказал он, взяв ее под руку и ведя к двери.
Кто бы поверил, удивлялась она, что малыш Вилли Монтгомери сделается таким шутником? Таким весельчаком — в истинно старомодном стиле. Может, ему и не нравилось лететь вверх дном на самолете, но ведь многие люди не считают это забавным. Но другие вещи Вильяма веселили.
Его чувство юмора было похоже на детское. Джеки веселило, когда люди, сидя в баре, обмениваются острыми словечками, но ее также смешили и шутки типа «поскользнуться-на-банановой-кожуре». Очень смешно изображая сильнейшую усталость, Вильям то и дело припадал к ней. Беспрестанно обхватывая ее руками, он то прижимался к ее шее, то клал голову на ее плечо. Она призывала его это прекратить, но в ее словах силы было не больше, чем в морских водорослях.
Положа руку на сердце, надо признать, что Джеки очень веселила игра с Вильямом. Ей не пришлось играть ни ребенком, ни молодой женщиной. Вильям был прав, когда спрашивал, что она хочет делать, когда повзрослеет. На самом деле ей хочется быть зрелой и независимой.
Когда ей было десять лет, ей хотелось быть взрослой. Раздраженная ее поведением, мать однажды сказала: «Джеки, а ты когда-нибудь собираешься быть ребенком?»
Интересно, может чей-нибудь возраст развернуться на сто восемьдесят градусов? Чтобы молодеть, старея годами? Когда она училась в высшей школе, все, что хотели дети — это играть, и хорошо проводить время. Они считали, что Джеки переполнена гордостью. Но она думала только о будущем: чем будет заниматься, как уедет из этого городка и что-нибудь совершит в жизни. Другие девочки ее возраста, когда их спрашивали, говорили, что хотят «выйти замуж за Бобби и быть лучшей женщиной на свете». Свой пренебрежительный хохот Джеки сейчас вспоминала с неловкостью.
Она пропустила игры. Упустила время ухаживания перед замужеством с Чарли. Ну, каким мог быть медовый месяц, если им пришлось провести его в аэроплане? Чарли был ее учителем в той же мере, что и мужем. Тогда ей это понравилось, и она была этому рада, но сейчас хотела расслабиться и… нюхать розы.
Вильям ее смешил. Он дразнил ее и гонялся за ней вокруг дерева, пытаясь поймать, а к вечеру он расстелил одеяло на солнце, на нагретых солнцем камнях около гребня горы, так что они сидели и любовались величественным видом. Из корзины он достал вино, сыр, хлеб, маслины, горчицу, холодную жареную курицу, крошечные порции паштета в формах в виде цветов, помидоры, холодный лимонад — в общем, пиршество. Джеки прижалась к теплому камню и опять позволила Вильяму ей прислуживать.
— Весь день ты о чем-то постоянно думаешь, — сказал он, наливая ей стакан красного вина.
— Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове.
Помолчав, он спросил.
— Скажи, что тебя занимает?
Она не хотела ему ничего говорить. Все время ее точила мысль, что скоро все, что происходит между ними, подойдет к концу.
— Я думаю обо всем, что ты вчера сказал.
— Джеки, — начал он.
Она почувствовала — он собирается извиниться и, чтобы его остановить, махнула рукой.
— Нет, ничего не говори. Я принимаю все, в чем ты меня обвинял. Ребенком я чувствовала, что должна быть лучшей, что должна добиться успеха. Казалось, не было ни одного человека, который бы понял, что я хотела стать похожей на других детей. Я пыталась. Хотела быть в компании, когда они шли в аптеку после школы, пили содовую и флиртовали с мальчиками. Но по ряду причин я не могла, видимо, делать то, что требовалось. — Она выпила вино и поглядела на сияние уже садящегося солнца. — Ты знаешь мою подругу Терри Пелмен? Когда-то я ее мало знала, но я всегда ей завидовала — во многом. В школе она всегда была окружена мальчиками. Она всегда знала о последней моде и умела все это носить. Никаких ошибок, ничего не к месту — все правильно, тогда как на мне все было, как на вешалке. Мне хотелось жить так же, как она, но у меня не получалось. Можешь ты представить, как это было?
— Да, — ответил он просто, и она знала, что он ее понял. — Я думаю, многие прыгали от одной вещи к другой по глупости. Они не понимали, что жизнь нужно планировать. Половина забавного заключается в планировании. Я много не говорил и поэтому, может, они думали, что я тупица, но я всегда все планировал на завтра и на следующий день, и еще на следующий. — Он помолчал минуту. — Я открыл в жизни нечто, что другим, видимо, неизвестно: если твой план достаточно проработан, ты можешь добиться, чтобы произошла счастливая случайность.
— Да, — сказала она, но не спросила, что бы он хотел, чтобы случилось. Она боялась… — Я тебя поняла. Как ты отличался от других — неважно, что бы это ни было, так и я: я была странной, и когда не смогла войти в компанию, я утерла нос другим детям, говоря им и себе, что они мне не нужны.
— И тогда ты влюбилась, — предположил он сочувственно.
— В Чарли? — В ее голосе прозвучало сомнение.
— Во что-то покрупнее Чарли.
Она засмеялась:
— Ах, да, в аэропланы. Ты знаешь, я обычно думала, что аэропланы мужского рода, но чем старше я становлюсь, тем больше склоняюсь к мысли, что они женского рода. Я их уже не пытаюсь победить, они стали моими очень и очень добрыми друзьями. И с ними я многое испытала в жизни.
— А как насчет мужчин?
Она вглядывалась в горизонт и не ответила ему. Он настаивал:
— Как ты хочешь построить свою жизнь, Джеки?
Она не смотрела на него, а когда заговорила, в голосе прозвучала страсть:
— Кое-что во мне изменилось. Я не знаю, что это. Долгие годы мне хотелось завоевать мир. Я так ясно представляла, чего хочу и как этого достигну. Я все завершила, собрав набор наград, и сейчас не знаю, куда двигаться. Какая-то часть меня сердится, что мир движется, когда я все стою на месте, но какая-то часть меня хочет выращивать розы и…
