– Да, видела, но прочитать не смогла, – честно призналась Дуглесс и, перегнувшись к нему через стол, спросила:
– А вы уже прочли достаточно для того, чтобы понять, кто же именно оклеветал Николаса Стэффорда перед королевой?
– О да, Господом Богом клянусь, что да: я это установил сразу же, стоило мне только открыть сундук!
И только Ли собрался ей все рассказать, как в столовую вошел Николас, и Ли тотчас прикусил язык.
– Послушайте, Монтгомери! – резко произнес Николас. – Я буду ждать вас в библиотеке! – И, развернувшись, вышел вон.
– Что это с ним? Не с той ноги вскочил с постели Арабеллы? – проворчал Ли.
Дуглесс швырнула на стол свою салфетку и, бросив на Ли выразительный взгляд, направилась в библиотеку. Войдя туда и закрыв за собою дверь, она возмущенно спросила:
– Вы понимаете, что натворили?! Только-только Ли собрался сообщить мне, кто именно вас предал, но тут ворвались вы и заставили его умолкнуть.
Под глазами у Николаса были темные круги, но они вовсе не портили его внешности, напротив, с ними он выглядел еще привлекательнее, еще более сумрачно-романтичным, будто рыцарь Хитклифф!
– Я перечитал все письма, – сообщил он, усаживаясь в обтянутое кожей кресло и глядя.в окно. – В них не упоминается имя человека, который оклеветал меня.
Что-то все-таки сильно его опечалило. И Дуглесс, приблизившись к Николасу, положила руку ему на плечо:
– Ну, в чем дело? Эти письма вас чем-то расстроили?
– В письмах сообщается о том, – тихо ответил он, – что пришлось претерпеть матушке после моей кончины. Она в них рассказывает о… – Тут он запнулся и, сняв с плеча руку Дуглесс, прижал ее к щеке. – Да, рассказывает о том, как люди смеялись над самой фамилией Стэффорд!
В его голосе звучала такая боль, что Дуглесс просто не в силах была вынести это. Обойдя кресло, она опустилась перед ним на колени и сказала:
– Ничего, мы выясним, кто там на вас наклепал! Если только Ли это знает, он мне скажет. А когда мы с вами все выясним, вы сможете вернуться и изменить обстоятельства. Ваше пребывание здесь означает, что вам как бы предоставили повторный шанс!
Он долго-долго не отрывал от нее взгляда, потом, сжав ее лицо в своих больших ладонях, спросил:
– Так вы всегда готовы обнадежить, да? И вы никогда-никогда не считаете, что ситуация может быть безнадежной?
– Да, – с улыбкой ответила она, – по большей части я во всех ситуациях сохраняю оптимизм. Именно поэтому я вечно влюбляюсь во всяких пройдох и каждый раз надеюсь: вдруг кто-нибудь из них превратится в моего Рыцаря в Сверкающих… Ой, Колин, извините! – воскликнула она и попыталась встать.
Но Николас сам поднял ее с пола и, подхватив на руки, принялся целовать. Он уже и прежде целовал ее, но тогда он попросту хотел ее, а сейчас стремился к чему-то большему: жаждал ее нежности, ее любящего сердечка, хотел, чтобы она глядела на него вот так, выражая готовность во всем ублажить его.
– О, Дуглесс, – прошептал он, удерживая ее на руках и целуя в шею.
Но в это самое мгновение его пронзила мысль о том, что ему вовсе не хочется расставаться с ней, и он чуть не бросил ее на пол.
– Уйдите! – выдохнул он в отчаянии. Дуглесс в ярости вскочила на ноги.
– Я просто не понимаю вас! – выкрикнула она. – Вы целуете любую женщину, которая оказывается вблизи от ваших губ и ни одну не отталкиваете от себя, лишь со мной ведете себя так, как если б я страдала какой-то заразной болезнью! В чем дело?! У меня что, дурной запах изо рта? Или я слишком маленького роста для вас? Или волосы у меня не того цвета?
Николас только смотрел на нее, но взгляд его красноречиво говорил о том, как он томится по ней, как сильно ее желает.
Дуглесс отшатнулась от него, как отскакивают от слишком жаркого костра. Она прижала руку к шее и так стояла – и долго-долго они пристально глядели друг другу в глаза.
Но тут дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Арабелла. Ее наряд можно было бы безошибочно определить как нечто, сшитое по специальному заказу английским модельером для выходов в свет.
– Николас, – воскликнула она, – где же вы были? – Она перевела взгляд с Николаса на Дуглесс, и, похоже, ей не очень-то понравилось выражение их лиц.
Не в силах более смотреть в глаза Николасу, Дуглесс отвернулась от него.
– Ну, Николас же! – повелительно выкрикнула Арабелла. – Мы все вас ждем! И ружья уже заряжены!
– Ружья? – переспросила Дуглесс, собравшись с силами и поворачиваясь к ней.
Арабелла, смерив взглядом Дуглесс с головы до пят, безусловно, пришла к выводу, что та – не вполне полноценна. Высокие женщины нередко приходят к подобным заключениям относительно низкорослых женщин! – промелькнуло в голове у Дуглесс, и она почувствовала глубокое облегчение при мысли, что мужчины не испытывают ничего подобного!
– Мы едем охотиться на уток, – сообщил Николас, не глядя в ее сторону. – Дики покажет мне, как пользоваться дробовиком.
– Чудненько! – отозвалась Дуглесс. – Поезжайте, конечно, и попалите всласть по этим симпатичным утяткам! А я – я как-нибудь переживу! – И, быстро пройдя мимо Арабеллы, она выскочила из библиотеки. Уже оказавшись наверху, она выглянула из окна во двор, где Николас как раз усаживался в «рэнджровер», и Арабелла умчала его прочь.
Отойдя от окна, Дуглесс вдруг поняла, что не в состоянии что-либо делать: она не чувствовала себя достаточно независимой, чтобы приступить к обследованию жилища Арабеллы, но и гулять в саду у Арабеллы ей тоже не хотелось. У одного из проходивших мимо ее дверей слуг она спросила, где сейчас Ли, и узнала, что Ли заперся у себя в комнате, работает с письмами и просил не беспокоить его.
– Но для вас он оставил в библиотеке книгу, – добавил слуга.
Вернувшись в библиотеку, Дуглесс обнаружила на конторке небольшой томик, к которому скрепкой была прикреплена записка: «Я подумал, что это вас может позабавить. Ли».
Стоило ей раскрыть книгу, как она тотчас поняла, что перед нею: это была публикация дневника Джона Уилфреда, того самого уродливого коротышки слуги, который написал про Николаса и про Арабеллу Настольную! В предисловии сообщалось, что дневник был обнаружен за стенкой детского домика, когда в пятидесятых годах сносили один из особняков Николаса.
Дуглесс расположилась на диванчике и погрузилась в чтение. После первых же двадцати страниц она поняла, что дневник писал влюбленный молодой человек и женщиной, к которой он испытывал любовное чувство, была Летиция, жена Николаса. Из дневника Джона Уилфреда следовало, что в хозяйке его не было решительно никаких недостатков, а в хозяине – решительно никаких достоинств. Целые страницы были заняты описанием всевозможных пороков Николаса, а за ними следовали страницы, воспевавшие необыкновенные достоинства Летиции. Если верить этому страдающему словесным недержанием слуге, Летиция была прекраснее жемчугов, необыкновенно мудра, добродетельна, добра, талантлива… – и так далее, и тому подобное; у читавшей это Дуглесс появилось острейшее желание запустить во что-нибудь этой книжонкой!
