Ангус едва успел нырнуть под кушетку. Голова его оказалась между ногами Шеймаса и Малькольма.
В следующую секунду откуда-то из глубины дома прибежала женщина, и Ангус узнал в ней Харриет Харкорт.
— Эдилин! — закричала Харриет. — Ты что, сошла с ума?
— Дай мне пистолет, — велела Эдилин служанке.
Харриет оттолкнула руку, протягивающую Эдилин пистолет.
— Это нелепо! Я не позволю тебе стрелять в людей, и я категорически запрещаю тебе снова портить мебель!
Ангус вылез из-под кушетки и встал. На его лице читалось облегчение.
— Именно это я ей и говорил.
Харриет взглянула на Ангуса, и ее лицо перекосилось от ярости.
— Вы! Дайте мне пистолет!
Она выхватила у служанки пистолет и выстрелила в Ангуса, но тот снова залез под кушетку.
Тэм, который все еще прятался за креслом в другом конце комнаты, проворчал:
— Что, черт возьми, ты сделал этим женщинам?
— Я бы предпочел об этом не говорить, — ответил из-под кушетки Ангус.
Человеком, который положил всему этому конец, стал Малькольм. Он вдруг встал и вытаращился на Харриет.
Шеймас поднял на него глаза.
— Что с тобой? Если ты не сядешь, все это закончится.
Эдилин перевела взгляд с Малькольма на Харриет и обратно.
— Харриет, — шепнула она, — почему бы тебе не отвести Малькольма на кухню, не залепить его рану пластырем и не дать ему твоих знаменитых тарталеток?
Харриет и Малькольм приросли к месту, глядя друг на друга.
Эдилин обернулась к Табите, которая с широкой ухмылкой наблюдала за происходящим.
— Ты не проводишь этих двоих на кухню?
Ангус кивнул Тэму, который перевернул кресло. В наступившей суматохе Ангус быстро выскользнул из комнаты и встал между Эдилин и оружием.
— У тебя закончилась истерика?
Лицо Эдилин пылало от ярости, а руки сжались в кулаки.
— Если бы у меня был нож, я бы перерезала тебе горло! Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома и никогда не возвращался.
— Тэм хочет кое-что сказать тебе.
— Тэм может остаться. И все остальные могут тут переночевать, но ты… — Она злобно смотрела на Ангуса. — Ты должен уйти!
— Эдилин, я знаю, что ты меня ненавидишь, и, возможно, ты имеешь на это право, но…
— Возможно? — процедила она сквозь зубы.
— Ладно, у тебя действительно есть полное право меня ненавидеть, но, пожалуйста, выслушай этих людей. Они действительно пришли к тебе по делу. И пожалуйста, имей в виду, что я сделаю все, чтобы им помочь.
До того как она успела что-то сказать, он отступил к двери. Табита смотрела на него с радостным изумлением, а глаза Харриет пылали ненавистью. Ангус наклонился к Харриет и тихо спросил:
— Как поживает ваш брат? Хорошо?
За секунду гнев на ее лице сменился страхом, и она быстро взглянула на Эдилин, словно боялась, что та его услышит.
Ангус покинул дом, хлопнув за собой дверью. Снаружи была целая толпа, привлеченная звуками выстрелов.
— Что там происходит? — спросил какой-то мужчина.
— Чистят ружья, — сказал Ангус, проходя через толпу.
Он вскочил на сиденье рядом с кучером и направился назад, в таверну, где раньше работал. Он решил, что лучше остановиться в месте, известном соплеменникам. Кроме того, Долли держала ухо востро, и Ангус хотел получить у нее кое-какую информацию.
Когда Малькольм сказал ему, что Харриет платит своему брату Джеймсу за то, чтобы тот держался подальше от Эдилин, Ангус был слишком озабочен предстоящей встречей с Эдилин; чтобы уделить этому сообщению должное внимание. Но теперь он мог хорошенько поразмыслить над этим. Он спросил у Харриет про Джеймса просто так, по наитию. Ему не понравилось, как она смотрела на Малькольма.
Но когда Ангус упомянул Джеймса, гнев Харриет сменился страхом. Поэтому он решил, что Эдилин ничего не знает о деньгах, утекавших к Харкорту. Если Харриет действительно ведала деньгами Эдилин, то не означает ли это, что она транжирит чужие деньги?
Если Эдилин ничего не знала о предательстве Харриет, то каким образом это было известно Малькольму? И раз уж так, то что они делали в Америке все эти три месяца? И кто оплатил им проезд сюда, через океан, и кто платил за их проживание и еду здесь?
Ангус понял, что Малькольм, Тэм и Шеймас приехали сюда не только затем, чтобы подписать какие-то бумаги, и теперь намеревался выяснить, что они от него скрыли.
Глава 23
Харриет быстро перемещалась по столовой, расставляя лучший китайский фарфор, полируя фартуком серебро, проверяя, блестят ли бокалы.
Эдилин сидела у дальнего края стола, читая газету и потягивая чай.
— Харриет, ты не могла бы перестать суетиться? Я видела этих шотландцев в их естественном окружении и уверяю тебя, они не отличат веджвудский фарфор от лиможского. Они были бы счастливы, если бы ты свалила всю еду на краюху хлеба.
— Есть такое понятие, как родословная, и даже если у человека нет денег, порода все равно говорит сама за себя.
— Порода? О чем ты?
— Тэм должен стать вождем клана Мактернов, — сказала Харриет. — Разве ты об этом не знала? Когда Ангус откажется от титула, он перейдет к юному Тэму.
— И если что-нибудь случится с Тэмом, он перейдет к Малькольму, — прошептала Эдилин. — Ты мечтаешь стать женой предводителя клана?
— Не говори ерунды! — воскликнула Харриет и отвернулась, но Эдилин все же успела заметить, как порозовели ее щеки.
— Надеюсь, порода для тебя не так важна, как была важна для твоего брата?
— Почему ты о нем заговорила? — спросила Харриет и обернулась, чтобы посмотреть на Эдилин. — Он объявился?
— Нет, — отмахнулась Эдилин. — Я упомянула его лишь потому, что твоя любовь к родословной напоминает мне о том, что он предпочел мне графскую дочь. Малькольм заинтересовал тебя из-за своего аристократического происхождения?
— Заинтересовал меня? Понятия не имею, о чем ты! — надменно поморщилась Харриет.
Эдилин ничего не сказала. Харриет совсем потеряла голову, и домочадцы хихикали над ней. Харриет была типичной старой девой, сухой и черствой дамой, не способной ни на какие нежные чувства, но три недели назад она познакомилась с Малькольмом и начала расцветать. Она стала похожа на растение, которое сорок лет никто не поливал, но первые же капли дождя вернули его к жизни.
Харриет всегда была строгой, даже суровой со служанками, но они знали, что под напускной суровостью прячется доброе сердце. На людях она могла отчитать какую-нибудь горничную за то, что та не знает счета своим деньгам, но когда кому-нибудь из них отчаянно были нужны деньги, она давала в долг И никогда не требовала возврата.
