Тогда к миссис Хемминг? В данном случае вопрос о теме
разговора не имеет значения – все равно она не станет слушать собеседника, а
будет без умолку трещать сама. Но вдруг в ее болтовне, какой бы бессмысленной
она ни была, скользнет нечто важное?
Я шагал по улице, считая номера домов. Может быть, покойный
мистер Карри делал то же самое, пока не дошел до дома, куда намеревался нанести
визит?
Еще никогда Уилбрэхем-Крезент не выглядела более чопорной.
Мне хотелось воскликнуть: «Если бы эти камни могли говорить!» (Это была
излюбленная цитата викторианской эпохи.) Но ни кирпичи, ни известка, ни
штукатурка не обладают даром речи. Уилбрэхем-Крезент хранила молчание.
По-видимому, старомодной, захолустной и довольно обшарпанной улице не нравились
путники, которые сами не знают, что ищут.
Уилбрэхем-Крезент была пуста. Лишь иногда попадались
мальчишки на велосипедах и женщины с хозяйственными сумками. Дома можно было
бальзамировать, как мумии, потому что в них не было заметно никаких признаков
жизни. Я понимал причину этого безмолвия. Было около часу дня, а это священное
время по английским традициям предназначалось для дневного приема пищи. Только
изредка, в окнах без занавесок, я видел одного или двух человек, сидящих за
обеденным столом. Либо окна были прикрыты нейлоновыми сетками, сменившими
некогда популярные ноттингемские кружева, либо люди вкушали пищу в обставленной
по-современному кухне, согласно моде шестидесятых годов.
Мне пришло в голову, что час дня – отличное время для
убийства. Интересно, подумал ли об этом и наш убийца? Было ли это частью его
плана? Наконец я дошел до дома 19.
Подобно всем умственно отсталым представителям местного населения,
я остановился и уставился на него. Вокруг не было ни единого человеческого
существа.
«Ни соседей, – уныло подумал я, – ни смышленых
наблюдателей».
Внезапно я ощутил резкую боль в плече. Я ошибся. Здесь были
соседи, которые могли бы принести пользу, умей они говорить. Тот самый рыжий
кот, который сидел на воротах дома 20 девятого сентября, теперь находился на
том же месте. Отодвинув когтистую лапу, вцепившуюся мне в плечо, я обратился к
неожиданному собеседнику:
– Если бы кошки могли говорить!
Рыжий кот разинул пасть, издав звучное и мелодичное «мяу».
– Я знаю, дружище, что ты можешь говорить не хуже меня, –
продолжал я. – Но мы не понимаем языка друг друга. Ты ведь сидел здесь в тот
день. Не видел ли ты, как кто-нибудь вошел в этот дом или вышел из него? А
может быть, киса, ты вообще все знаешь о происшедшем?
Коту, по-видимому, не понравилось мое фамильярное обращение,
так как он повернулся ко мне задом и стал вращать хвостом.
– Простите, ваше величество, – извинился я.
Кот бросил на меня через плечо презрительный взгляд и начал
усердно умываться.
«Сосед, нечего сказать!» – с досадой подумал я. Что и
говорить, с соседями на Уилбрэхем-Крезент было из рук вон плохо. Нам с
Хардкаслом подошли бы старые леди, которые постоянно сплетничали, подслушивали,
подглядывали и проводили жизнь в надежде узнать какие-нибудь скандальные
новости. Но, к сожалению, старые леди такого сорта вымерли, а оставшиеся в
живых наслаждались комфортом в домах для престарелых или годами торчали в больницах,
где не хватало коек для настоящих больных, вместо того чтобы сидеть дома под
опекой верных слуг или бедных родственников. Да, это серьезная потеря для
уголовного розыска.
Я бросил взгляд на другую сторону улицы. Но там не могло
идти речи ни о каких соседях. Вместо аккуратного ряда домиков на меня смотрела
оттуда серая бетонная стена. Однако эта мрачная громада являла собой
человеческий улей, населенный рабочими пчелами, которые улетали на целые дни и
лишь вечерами возвращались домой, чтобы искупать малышей или, подкрасившись,
выйти на улицу, на сей раз для встреч с молодыми людьми. Глядя на унылое
многоквартирное здание, я почти с теплым чувством подумал об увядающей
викторианской элегантности Уилбрэхем-Крезент.
Внезапно я заметил вспышку, мелькнувшую где-то на уровне
средних этажей. Это заинтересовало меня, и я начал наблюдать. Вспышка
повторилась. В открытом окне я увидел человеческое лицо, чем-то частично
прикрытое. Вспышка повторилась в третий раз. С решительным видом я сунул руку в
карман, где всегда держу немало полезных вещей. Среди них маленький липкий
пластырь, несколько безобидных на вид инструментов, которые способны открыть
любую дверь, небольшая коробочка с серым порошком и этикеткой, отнюдь не
соответствующей ее содержимому, аппарат для вдувания этого порошка и еще
несколько вещиц, назначение которых большинству было бы совершенно непонятно. В
их числе была и карманная подзорная труба для наблюдения за птицами, правда,
небольшой мощности, но вполне пригодная в данной ситуации. Я вытащил ее и
поднес к глазу.
В окне находилась маленькая девочка. Я разглядел даже
длинную косу, свесившуюся через плечо. В руках она держала театральный бинокль
и с лестным для меня вниманием наблюдала за мной. Хотя, возможно, она выбрала
меня в силу отсутствия других, более интересных объектов.
В этот момент на улице появился старый, но все еще
импозантный «Роллс-Ройс». За рулем сидел пожилой шофер. Выглядел он так же
величественно, как и автомобиль, и так же был потрепан жизнью. Шофер проехал
мимо меня с таким торжественным видом, словно возглавлял целую процессию
автомашин. Я заметил, что моя маленькая наблюдательница направила бинокль на
него. Созерцая эту сцену, я задумался.
Я всегда был убежден, что если ждать достаточно долго, то
рано или поздно вам повезет. Что-то, чего вы до сих пор не принимали в расчет
или вовсе не могли себе представить, обязательно случается. Возможно, именно
это происходило сейчас со мной. Снова посмотрев на мрачное здание, я постарался
запомнить местонахождение интересующего меня окна. Оно находилось на четвертом
этаже. Я зашагал по улице, дойдя до широкой подъездной аллеи, окруженной
газоном и клумбами.
Далее я действовал по намеченному плану: пошел по аллее к
дому, внезапно остановился, с испуганным видом посмотрел наверх, потом
наклонился над травой, притворяясь, будто что-то разыскиваю, и, наконец,
выпрямился, сделав вид, что сунул в карман какой-то предмет. После этого я
направился к подъезду.
В любое другое время можно было рассчитывать на лифтера, но
в священный промежуток между часом и двумя холл был пуст. Правда, в глаза
бросался звонок с надписью «Лифтер», но я им не воспользовался. Войдя в кабину,
я нажал кнопку четвертого этажа. Оставалось найти место назначения.
Запомнить местоположение нужной комнаты снаружи достаточно
просто, но найти ее же внутри дома не так легко. Однако у меня было немало
опыта в подобного рода мероприятиях, поэтому я не сомневался, что нашел именно
нужную мне дверь. На счастье или на беду, квартира имела номер 77.
