– Нет, я помню, как мы ехали в фургоне и что очень хотелось пить.
– Наверное, на пути в Кентукки. Ваша мать была очень упрямой женщиной. Раз она решила уехать, значит, она должна была это сделать. Она даже отказалась подождать проводника, которого нанял вам отец.
Конечно, ранчо в те дни практически не существовало. Просто небольшой домишко, сложенный из необожженного кирпича. И ваша матушка должна была варить для двоих мужчин и мальчика и обстирывать их. Она ожидала вас и была такая неловкая. Она ненавидела грязь и сушь. Мы с па слышали, как она каждую ночь целыми часами жаловалась вашему отцу, что у нее загрубела кожа и как она устала, и как все ей здесь ненавистно.
Гордон потянулся и взял руку Морган:
– Гладкая, но у вас, как я знаю, много работы здесь на ранчо.
Она отняла руку:
– Откуда вам это знать?
– А я за вами слежу.
И Гордон рассмеялся – такое удивленное у нее стало лицо.
– Я уже сказал, что разыгрывать из себя индейца теперь мне приходится редко. Так что, когда появляется такая возможность, я ею пользуюсь. И мне эта роль идет, как, по-вашему?
Он показал на мокасины, в которые были обуты его стройные, мускулистые ноги.
Адам опять приковылял к Гордону и матери. Ему было трудно одновременно держать в руках оба свои сокровища, так что Гордон повесил ему на шею кожаный мешочек, а к нему прикрепил браслет. Адам тут же схватил цветок, но сорвал только венчик. Он уронил его матери на колени и тяжело шлепнулся на задок, однако быстро встал и убежал, спотыкаясь чуть не на каждом шагу.
– Вы так были похожи на Адама в его возрасте, но, конечно, были поменьше и у вас были такие смешные, даже тогда разноперые, светлые волосы, и они вились вокруг лица. Вы все время улыбались, и, как для Адама, для вас не было чужих и незнакомых. Мне кажется, я удочерил вас сразу же, как увидел, вам тогда было примерно минут двадцать. А в тот день, когда я пришел домой, а вас уже увезли, я так плакал, что едва не заболел. И почти неделю ничего не мог есть.
– Гордон… я… все это новость для меня. Мои впечатления о жизни в Нью-Мехико были совсем другие. Моя мать если и говорила о здешней жизни, то лишь затем, чтобы рассказать о трудностях и лишениях, которые ей приходилось терпеть.
– Я и о вашей матери много знаю. Нет, не надо, – и он удержал Морган за руку. – Адаму надо упасть сотни раз, прежде чем он научится ходить. Не мешайте ему… А мы всегда считали, что эти письма были от вас. Те, что приходили после смерти дяди Чарли, были от какого-то человека, посредника. Наверное, и остальные тоже.
– Какие письма?
– Через год после вашего отъезда стали приходить письма, очень регулярно, раз в месяц. Я их сам не читал, но дядя Чарли рассказывал их содержание очень подробно. Да, это забавно. Вы о нас ничего не знали, а мы так знали очень много о вашей жизни. Я вырос, слыша о маленькой Морган, каждый день. Помните, вы как-то упали с лошади, когда вам было восемь лет, и поранили ногу? И когда доктор зашивал рану, вы так громко кричали, что грум с трудом удерживал лошадей в стойлах.
– Да, помню, – тихо сказала Морган. В голове у нее все никак не укладывалось, что этот незнакомый человек так много о ней знает.
– Па, дядя Чарли и я всегда с нетерпением ожидали этих писем, и рисунков, и снимков. Мой любимый тот, где вы впервые берете барьер. Вам еще семи нет, и шляпа набок съехала и совсем почти закрыла вам лицо.
– Нет, это просто невероятно. Мать никогда не говорила со мной об отце, во всяком случае ничего хорошего. И я росла, почти не вспоминая о нем. Трагерн-Хауз и мать составляли для меня весь мир. А потом это завещание. Я просто возненавидела отца, прочитав его!
– Да, – и Гордон, отвел в сторону смущенный взгляд, – я пытался отговорить дядю Чарли, но он ответил: «Эта проклятая женщина внушила ей ненависть ко всем мужчинам. Если я чего-то не предприму, она просто сгниет в том большом доме и станет такой же сухой и жестокосердной, как ее мать». Тогда я предложил оставить условие насчет возвращения сюда, но не заставлять вас выходить замуж. Но он сказал, что как только узнают об этом условии завещания, так вас станут осаждать толпы молодых людей. Вот чего он хотел для своей хорошенькой юной дочери. Он знал, что ваша мать вселила в вас страх перед людьми, особенно перед мужчинами. Он просто хотел, чтобы мужчин было около вас много, а вы могли бы выбирать. Он вовсе не хотел причинять вам боль.
Глубоко задумавшись, Морган глядела на бегущие воды речушки. Она предполагала, что отец своим завещанием хотел ее почему-то наказать. А он лишь хотел помочь ей.
Да, она действительно боялась мужчин, всего боялась, и он об этом знал. Он помешал ей вести отшельническую жизнь. Он заботился о ней, он очень хотел ей помочь.
Вскочив, Гордон вовремя схватил Адама, который едва не упал в ледяную воду.
– Ну почему ты не можешь сидеть спокойно? Адам продолжал невозмутимо скакать по берегу, собирая цветы.
– И я очень, очень удивился, когда вы предложили Сету Колтеру жениться на себе. Морган вздернула голову:
– А как вы об этом узнали?
– Я пришел к этому выводу путем логических умозаключений. После смерти дяди Чарли некоторое время письма еще приходили. Я прямо-таки взбесился, прочитав, что замыслил ваш дядя Горэс. Я уже собирался ехать в Кентукки, когда пришло последнее письмо, извещавшее, что вы вышли за Колтера. Тогда я сам написал в Кентукки одному из старых друзей дяди Чарли и получил полнейшее изложение всех слухов и пересудов насчет того, какой завидный жених был Колтер и как он увез вас из дому буквально после первой же встречи. Я понимал, что девушка, получившая воспитание, подобное вашему, вряд ли может так увлечь за один вечер столь завидного жениха. А кроме того, мой корреспондент не скрывал, как и во что вас одевал дядя Горэс. Оставалось сложить два и два. Я в своих подозрениях оказался прав.
– Да, вы были правы. И некоторое время все шло удачно… Адам! – Морган быстро вскочила, но Гордон изловчился быстрее. Он ринулся за Адамом и вновь схватил его, едва не упавшего в воду. Гордон подбросил его в воздухе, и Адам громко рассмеялся.
– Меня зовут Гордон. Скажи «Гордон».
– Ор…
– Ну и хорошо. Пусть будет «Ор».
– Есть, есть, – захныкал Адам.
– Прекрасная мысль.
– Гордон, у меня просто в голове не укладывается то, что вы рассказывали. Вы опрокинули все мои прежние представления об отце и даже о матери.
Гордон улыбнулся:
– Тогда давайте последуем совету Адама и поедим. Хотелось бы отведать тех печений, которые вы научились делать под эгидой Жан-Поля. Он обошелся дяде Чарли в целое состояние.
– Мой отец платил Жан-Полю?
– Конечно. Неужели вы думаете, что ваша мать иначе позволила бы находиться мужчине у вас в доме? Ее и так потребовалось долго уговаривать.
