Отец поспешно добавил, что моя тетя погибла в автокатастрофе, когда я была совсем маленькой. Даже тогда я едва удержалась от саркастического замечания, что в нашей семье слишком уж много народу гибнет в авариях, но все же промолчала.
Когда бак опустел на три четверти, я, согласно инструкции, заехала на заправку. На этот раз я заправляла машину, в то время как Ньюкомб пошел за едой. Он — сама вежливость! — поинтересовался, взять ли мне что-нибудь, но я до сих пор не съела свои бананы. Он вернулся, нагруженный жиром и холестерином в самых разнообразных упаковках, прислонился к двери машины и стал наблюдать, как я делаю растяжки.
О'кей, я гибкая, но это же не значит, что мне нравится, когда на меня так пялятся! Тем более что он при этом жевал сандвич, которого хватило бы, наверное, чтобы покрыть расстояние от моей коленки до щиколотки. Может, ему еще поп-корна предложить?
Он сел за руль, и некоторое время мы ехали молча. Мы уже вместе посмеялись, а теперь нас объединяла общая цель: мы хотели выяснить, что на самом деле стоит за этой историей про дьявола. Этого вполне достаточно. Для меня по крайней мере.
Вдоль дороги расстилались роскошные, прямо-таки сногсшибательные пейзажи Северной Каролины: холмы, покрытые деревьями в сочной зеленой листве.
Должно быть, он великолепно помнил карту, во всяком случае, Ньюкомб ни разу не попросил меня свериться с ней. В конце концов мы съехали с основной магистрали, и с каждым поворотом дорога делалась все уже и уже. Дома встречались все реже, постепенно на смену кирпичным коттеджам со стеклянными дверьми и малюсенькими верандами пришли обычные для Северной Каролины добротные деревянные дома с верандами, на которых летом можно было бы и жить.
Дома и сараи на прелестных зеленых холмах и в долинах смотрелись тек живописно, что правый указательный палец у меня аж зудел от желания нажать на кнопку открытия объектива.
— Как тебе вид? — поинтересовался Ньюкомб.
— Красота! Я бы хотела поснимать... — Я жестом показала, что хотела бы заснять вот это все.
— А-а, так в той большой черной сумке камера и причиндалы к ней?
— Ага, — ответила я.
Однако он больше ни о чем не стал спрашивать. Плохо дело. Я бы с радостью побеседовала с ним о фотографии. А потом у меня возникло ощущение дежа-вю.
— Мы что, уже подъезжаем? Мне кажется, я раньше видела эти места. Вон! Тот мост. По-моему, я его вспоминаю.
Мост представлял собой старую стальную конструкцию с деревянным дырявым «днищем».
— Верно, — отозвался Ньюкомб. — Еще пару миль — и мы в Коул-Крик.
— А вы хорошо запоминаете направление, — бросила я пробный камень.
Комплимент вызвал у него легкую улыбку.
— Ага, Пэт говорила... — пробормотал он и осекся. Ему не надо было пускаться в объяснения, кто такая Пэт. Всем его читателям приходилось пробегать глазами длинные слезливые благодарности; которыми он сопровождал каждую книгу. Ее смерть прогремела на всю страну. Я видела его фото с похорон. Он выглядел как человек, которому расхотелось жить.
— Налево. Здесь поворачивайте налево! — внезапно сказала я.
— Это не... — буркнул он и тут же резко рванул руль влево. Мы заложили вираж на двух колесах.
Мне страшно польстило, что он послушался меня, а не карту в своей голове. Мы ехали по дороге
вдоль ручья, такой узкой, что он держался ближе к центру, чтобы нависающие деревья не поцарапали краску на машине. Может, мне следовало бы побеспокоиться о встречном транспорте, но я почему-то не беспокоилась.
На склонах у нас над головой стояли дома, которые не перестраивались, наверное, с 1900-х годов. Тут и там возле них виднелись пятачки, заваленные ржавеющими машинами, старыми холодильниками и стиральными машинами. На верандах в неприличном количестве громоздились оцинкованные корыта и цветастые детские машинки — яркий контраст с выветренной древесиной и сочной зеленью.
Внезапно деревья расступились, и я словно увидела ожившую фотографию из книги «Наше забытое наследие». Если это Коул-Крик — а я уверена, что это именно он, — тогда в нем нет ничегошеньки современного. Старые дома по обе стороны улицы, казалось, разваливались на глазах. В немногочисленных витринах виднелись вещички, от которых восторженно забилось бы сердце любого киношного костюмера.
В центре города на прелестной маленькой площадке высилась большая белая эстрада. Этот скверик был создан для того, чтобы в субботу после обеда прохаживаться здесь и слушать любительский квартет. Я так и видела дам в длинных юбках с широкими поясами и закрытых старомодных блузках.
— Ух ты, — прошептала я. — Ух ты... Ну ничего себе!
Ньюкомба, кажется, увиденное повергло в тот же благоговейный трепет. Он сбавил ход и таращился на старые дома так же, как я.
— Как думаешь, Джеки, это здание суда?
Напротив прекрасного миниатюрного скверика стояло большой кирпичное здание с двумя колоннами на фронтоне.
— «Здание суда Коул-Крик», — прочитала я надпись на небольшой медной табличке у двери. — «1866 год». Построено сразу после войны!
Ньюкомб еще сбавил скорость — машина теперь почти ползла по улице. Он разглядывал дома по обе стороны от здания суда. Слева за неширокой аллейкой стоял маленький домик в викторианском стиле с закругленной верандой. Это и есть тот дом, что он купил?
Справа, через дорогу от здания суда, непроходимой стеной стояли высокие деревья. Я предположила, что они закрывают пустующее место. Дальше слева стоял еще один викторианский особнячок — не в таком хорошем состоянии, как первый, но зато с прелестным балкончиком наверху.
— Вот он, — сказал Ньюкомб и остановился. Ура! Я уже продумывала, как бы мне завладеть спальней наверху, с балкончиком. Но едва я раскрыла рот, чтобы начать кампанию, как поняла, что Ньюкомб не смотрит на маленький викторианский домик. Он достаточно проехал вперед, чтобы открылся вид на то, что я посчитала «пустующим участком» по другую сторону дороги. Я проследила за его взглядом.
Близко посаженные деревья окружали участок площадью акра в два и делали пространство уединенным, замкнутым. В центре высился величественный благородный особняк в стиле королевы Анны. Он напоминал свадебный торт из веранд, балкончиков и башенок. На первом этаже крытая галерея огибала дом с трех сторон, арки гнутого дерева поднимались от перил к крыше, — кто-нибудь, держите меня, я сейчас грохнусь в обморок! На втором этаже имелась башенка, под самой ее крышей — остроконечной, с маленьким флюгером — уместился балкон с закругленной балюстрадой.
Окна с витражными стеклами, некоторые — стрельчатой формы. Я насчитала по меньшей мере четыре двускатные крыши, под которыми имелись балконы со стеклянными дверьми.
Некогда дом красили в яркие цвета, но теперь краски выцвели до светло-серого и лавандово-голубого.
Вне всяких сомнений, это был самый прекрасный дом, какой я только видела в жизни!
