— Сейчас в это трудно поверить, но когда-то Кэлберн был процветающим городком, хоть и небольшим: две фабрики, много магазинов и лавчонок, полная средняя школа… Но в 1952 году в здании школы вспыхнул пожар, сгорел весь верхний этаж. Пожарные сказали, что нижними тремя можно пользоваться, а наверх лучше не ходить. Но старшеклассники учились как раз наверху, так что пришлось целому выпуску искать себе другое пристанище…
Бейли исподтишка наблюдала за рассказчицей. Ее речь была гладкой и плавной, словно отрепетированной, — значит, эту историю она рассказывала далеко не в первый раз.
Вайолет сделала еще одну неспешную затяжку.
— Само собой, в то время я мало что понимала, но мне рассказывали, что тут поднялась страшная кутерьма: никак не могли решить, куда же отправить старшеклассников. Ни одна школа на пятьдесят миль в округе не соглашалась принять всех разом, поэтому класс разделили и послали учиться в четыре разных школы в окрестностях. Но тот, кто делил их, не соображал, что делает, так что из двадцати школьников, отправленных в школу Уэллс-Крик, только шестеро были мальчишками, а остальные — девчонками.
— «Золотая шестерка»! — догадалась Бейли, вынимая из воды горячие стерильные банки.
— Да, она самая.
Бейли так и не поняла, марихуана тому причиной или нет, но взгляд Вайолет вдруг стал мечтательным и далеким.
— И впрямь золотая. Славные были мальчишки, все шестеро. Меньше чем через месяц после начала учебы в старших классах они спасли всю школу от взрыва бомбы.
— Здесь? В пятидесятых?!
— Дорогая, а что тут странного? В Виргинии люди любят и ненавидят точно так же, как и во всем мире, — так всегда было и будет. Просто в последнее время новости стали доходить до нас быстрее. В то лето кто-то взорвал два склада под Кэлберном, так что все были на нервах. А потом однажды в понедельник школу заполнил черный дым, среди детей и учителей началась паника. Да что там паника — хаос! Кто знает, чем могло все кончиться, если бы шестеро парнишек из Кэлберна не вмешались и не вывели всех из школы! А бомба оказалась обманкой, но какая разница? Мальчишки этого не знали, и все остальные тоже! — В ее голосе зазвучало раздражение и вызов, словно она считала нужным оправдываться.
Вскинув голову и заметив, что Бейли внимательно смотрит на нее, Вайолет продолжала тем же тоном:
— Можете почитать виргинские газеты тех времен — вы сразу найдете историю про наших мальчиков. Они были героями. Поговаривали даже, что президент наградит их медалями, да только ничего из этого не вышло.
— Значит, поэтому Опал из парикмахерской так разозлилась?
— Из салона, — с улыбкой поправила Вайолет. — Из салона красоты. Хотите выглядеть как иностранка — это еще куда ни шло, но говорить лучше все-таки по-нашему.
Бейли принялась раскладывать помидоры по стерилизованным банкам. В современных помидорах мало кислоты, поэтому закатывать их надо тщательно. Бейли решила подержать их в водяной бане подольше, чтобы избежать ботулизма.
— Опал такая же, как все мы. А злится она на Т.Л. Спанглер. Слышали про такую?
— Вряд ли. А должна была?
— Если последние пять лет вы прожили в этой стране, вы не можете про нее не знать.
Бейли пропустила это замечание мимо ушей. В сущности, последние шестнадцать лет она жила чуть ли не во всех странах мира.
— А слова «член конгресса Тереза Спанглер» вам ничего не говорят?
— Вообще-то нет.
— Где же вы тогда… — Вайолет оборвала себя. — Поняла, никаких личных вопросов. Но предупреждаю: местные все равно все разнюхают, так что уж сознавайтесь сразу. — Она выдержала паузу, не дождалась ответа, вздохнула и продолжила: — Член конгресса Спанглер родом из Уэллс-Крик, Виргиния, это городок по соседству, как раз где доучивались наши шестеро мальчишек. Она окончила школу на год позже «Золотой шестерки». Никто не знает, что с ней стряслось — а ведь кто только не расспрашивал ее! — но она так зазналась, что через год после окончания шикарного колледжа решила вывалять мальчишек в грязи. И заявилась сюда, в Кэлберн, и начала расспрашивать всех подряд. Мы уже думали, что она напишет книгу и расхвалит наших ребят, потому и рассказывали все, что только смогли припомнить. Но ничего хорошего она не написала — не только ничего хорошего, но и правды. Она сделала все, чтобы стереть наших мальчишек в порошок. Писала, что все их геройство — выдумки, а сами они ничтожества. Заявляла даже, что бомбу подбросил в школу кто-то из мальчишек, чтобы потом они выставили себя героями.
Бейли замерла со щипцами в руке, глядя на Вайолет. События, о которых она рассказывала, произошли давным-давно, а рассказчица злилась так, словно с тех пор прошла всего неделя.
— И что же было потом, когда книгу издали? — спросила Бейли.
— Ужас, вот что. Едва книга вышла, один из этих парней убил свою жену, а потом застрелился сам. Беременную жену. Другой сел в автобус, и больше его никто не видел. А остальные изменились так, что и не узнать. То, что сделала с ними эта женщина, уму непостижимо. Они нахлебались горя, можете мне поверить.
Бейли вернулась к раковине с помидорами, а Вайолет закрыла глаза и снова затянулась. Ну, пора, решила Бейли. У нее так тряслись руки, что пришлось схватиться за край раковины. В каждой семье свои нерушимые табу, а Бейли сейчас предстояло заговорить вслух о самой страшной тайне, какая только была у них с Джимми.
Сделав глубокий вздох, она осторожно спросила:
— Вы, случайно, не знаете, не было ли в Кэлберне мальчика с расщелиной в губе, родившегося в конце пятидесятых?
«Вот и все, — мысленно заключила она. — Слово прозвучало». Не открывая глаз, Вайолет переспросила:
— С заячьей губой? Я не помню, но меня в то время здесь не было. Я живу здесь с семидесятого года.
Бейли захотелось укусить саму себя. Своей самой страшной тайной она поделилась напрасно.
— Но губу ему должны были зашить сразу после рождения, верно? — продолжала Вайолет.
Бейли не успела ответить: зазвонил телефон.
Вайолет жестами объяснила, что звонит ее подруга, и некоторое время молчала, прижимая трубку к уху. А потом заговорила о своем: спрашивала, как дела у детей, снова слушала несколько минут. Когда же речь вновь зашла о старой ферме Хенли, Бейли замерла, ловя каждое слово, но услышала только краткие «да» и «ясно», которые время от времени произносила Вайолет. Пару раз она бросала краткий взгляд на Бейли, но та делала вид, что не слушает, и продолжала чистить помидоры.
Наконец Вайолет начала прощаться, но перед тем, как повесить трубку, успела спросить:
— Ты не помнишь, был в Кэлберне мальчишка с заячьей губой? Примерно твоих лет?
Бейли затаила дыхание, но Вайолет закончила:
— Ну, пока, ты позвони потом, расскажи, как прошел концерт у Кэти.
Положив трубку, Вайолет обмякла на стуле. Бейли поняла: от нее ждут вопроса, и потому решила ни в коем случае не подавать голос первой.
