— Вы хотите, чтобы я исправила нос, — напрямик заявила я.
Филипп коротко кивнул.
Повернувшись, я посмотрела на себя в зеркало. Если бы Джимми завещал свои миллиарды мне, я построила бы тюрьму, обнесла ее неприступными стенами и заперлась в ней от всех альфонсов и прочих прихлебателей, падких на чужие деньги. Миллиардов Джимми у меня нет, зато есть дурная слава. Когда-нибудь, лет через десять, воспоминания о Джимми потускнеют, изгладятся, и меня оставят в покое, но как выдержать эти десять лет…
Я уставилась на Филиппа.
— Вы, наверное, уже договорились с врачом.
— На сегодня. — Он бросил взгляд на свои часы стоимостью двадцать одну тысячу долларов, подарок Джимми. Мои часы теперь носила Атланта. — Конечно, если вы готовы.
Я сделала глубокий вдох.
— Готова, насколько это вообще возможно, — объявила я и поднялась.
С тех пор прошло две недели. Шрамы на носу зажили настолько, что я поняла: пора покинуть гостеприимный дом Филиппа и Кэрол. В большой мир шагнет не Лиллиан Мэнвилл, а женщина, которую я даже не узнавала в зеркале, некая Бейли Джеймс.
Оправляясь после пластической операции, я как-то незаметно сблизилась с Кэрол. Раньше я часто виделась с ней на вечеринках, которые любил устраивать Джимми, но он всегда предостерегал меня, что лучше не заводить приятельских отношений с теми, кто работает на тебя, поэтому я была любезна, но не откровенничала. Свои тайны я поверяла только одному человеку — Джимми.
Операцию мне сделали в частной клинике и уже через несколько часов отвезли обратно к Кэрол и Филиппу. В первую ночь за мной присматривала медсестра, а на второй вечер, когда я осталась одна, ко мне постучалась Кэрол. Я отозвалась на стук, она на цыпочках прошлась по комнате и присела на край кровати.
— Сердишься? — спросила она.
— Нет, доктор отлично поработал. Мне не на что сердиться, — отозвалась я, делая вид, будто не понимаю, о чем речь.
Кэрол не поверила и продолжала испытующе смотреть мне в глаза.
— Или ты о другом? Не сержусь ли я на человека, которому отдала шестнадцать лет жизни, только чтобы узнать, что он даже не упомянул меня в завещании?
Кэрол улыбнулась моему сарказму.
— Мужчины — подонки, — отозвалась она, мы обе улыбнулись, я охнула от боли в моем многострадальном носу, и мы дружно засмеялись.
Мне стало по-настоящему весело впервые с тех пор, как я в последний раз говорила с Джимми.
— Что наденешь? — спросила Кэрол, усаживаясь на кровать по-турецки.
Она была десятью годами старше меня, и я могла бы поручиться, что со скальпелем пластического хирурга она хорошо знакома. Миловидная блондинка, Кэрол имела подчеркнуто ухоженный вид. Я знала, как достается такая ухоженность, потому что сама тратила на свою внешность уйму времени. Пусть я и была пышкой, но пышкой безупречно причесанной и холеной.
— Надену? Куда? — переспросила я, и у меня дрогнуло сердце.
Пожалуйста, мысленно взмолилась я, скажите мне кто-нибудь, что больше мне никогда не придется сидеть в зале суда и слушать, как Атланта и Рей твердят, будто я «вертела Джимми как хотела».
— На себя, — пояснила Кэрол. — Не будешь же ты вечно разгуливать в моих свитерах.
— А-а! — спохватилась я. — Извини. В последнее время мне было как-то не до одежды. Я… — Черт, к глазам опять подступили слезы. Мне так хотелось быть стойким оловянным солдатиком и твердо верить, что все поступки Джимми продиктованы любовью. Но когда я вспоминала, что из всей одежды у меня теперь есть те вещи, которые я надевала в ночь смерти Джимми, да черная хламида, которую Филипп привез к похоронам, стойкой я себя вовсе не чувствовала.
Кэрол коснулась моей руки, тут же отдернула пальцы и встала с кровати.
— Я сейчас, — пообещала она, покидая комнату.
И действительно, через минуту она вернулась с полуметровой кипой каких-то журналов, похожих на глянцевые. За такой короткий срок собрать их Кэрол ни за что бы не успела — значит, приготовила заранее, принесла и сложила под дверью.
Всю принесенную кипу она разложила в ногах кровати. Я недоуменно уставилась на незнакомые издания.
— Что это?
— Филипп проспорил мне пять баксов! — торжествующе объявила Кэрол. — Я уверяла его, что ты в глаза не видела каталога. А в нормаль… то есть в большинство домов они приходят с почтой штук по шесть в день.
Я поняла: она чуть не ляпнула «в нормальные дома», но вовремя остановилась. В домах Джимми кто-нибудь из слуг приносил мне немногочисленные письма на серебряном подносе.
Я взяла один из каталогов. «Норм Томпсон». Одежда вроде той, которую рекламировали в нем, время от времени появлялась у меня в шкафах, особенно когда мы жили на островах. Служащий, которого Джимми называл «закупщиком», заботился о том, чтобы в каждом доме у нас была наготове вся необходимая одежда.
Кэрол выбрала каталог с надписью «Колдуотер-Крик» и принялась листать его.
— Знаешь, я ведь часто тебе сочувствовала. Ты всегда выглядела такой одинокой и потерянной. Я говорила Филиппу… — Кэрол снова осеклась, не сводя глаз со страниц каталога.
— Что ты ему говорила?
— Что ты похожа на лампочку, которая вспыхивает, только когда Джеймс рядом.
То, что она сказала, мне не понравилось. Совсем. Можно подумать, я настолько… ничтожна, что даже не могу считаться личностью.
— Так зачем ты принесла мне все это? — спросила я самым ледяным тоном, на какой была способна.
От внимания Кэрол он не ускользнул.
— Я считаю, что мы перед тобой в долгу — за подарок на нашу с Филиппом свадьбу. Вот я и хотела предложить тебе заказать новую одежду и все прочее, что тебе может понадобиться. Филипп заплатит, это ему по карману. — Она понизила голос. — Теперь он адвокат Атланты и Рея.
У меня отвисла челюсть, это движение отдалось резкой болью в моем новом, усовершенствованном носу. Мне хотелось завопить «Предатель!», но я сдержалась.
— Ты не напомнишь, что мы с Джимми подарили вам на свадьбу?
— Этот дом, — ответила Кэрол.
На миг я онемела и была вынуждена отвернуться, чтобы спрятать от нее глаза. Джимми подарил дом своему поверенному, человеку, которого считал своим другом, а этот мнимый друг согласился работать на врагов. Я полистала каталог.
— А украшений здесь нет? Мне нужны новые часы.
Кэрол улыбнулась мне, я ответила ей улыбкой: дружеские узы были скреплены.
Глава 2
Филипп смотрел, как Лиллиан выходит из машины и медленно бредет к дому. Если не считать слез, которыми она разразилась всего на минуту, впервые увидев этот дом, она держала себя в руках. Филипп думал, что она вообще оказалась на удивление стойкой, особенно если вспомнить, через что ей пришлось пройти. Изумленно и недоверчиво качая головой, он перебрал в памяти все ухищрения, к которым прибег, лишь бы избежать этой минуты. Вместе с тремя ассистентами он потратил целых два дня и одно утро, убеждая Лиллиан опротестовать завещание Джеймса Мэнвилла — завещание, которое Филипп считал безнравственным и противозаконным.
