— Мужчина многое вынужден простить, — сказала она,
садясь на кресло у окна и расстегивая пряжки туфель. — К счастью, я знаю
не один десяток рецептов.
Дэвид читал Хоуп лекцию, пока оба субботним днем ехали в
школу на чай.
— Вообще не говори о садо-мазо, и особенно не заикайся,
что ты была профессионалкой.
— Хорошо, дорогой.
— Скажи, что ты раньше заведовала отношениями с
общественностью в торговой палате Голливуда. Это правдоподобно и почти
правда, — посоветовал он, сворачивая на длинный деревянный подъезд,
ведущий к школе Браемара.
— Убедительные доводы, — согласилась она,
рассматривая свою прическу в зеркале. Она перевязана волосы сзади бархатной
лентой, чтобы придать себе скромный романтический вид. Ее юбка, блуза и джемпер
представляли собой точные копии тех, что носила Хоуп Лэнг в фильме 1959 года
«Лучшее из всего», в котором речь шла о девушке, делающей карьеру. Детали имели
важное значение, так как она собиралась произвести впечатление на всех и
каждого.
— И не говори о сексе. У тебя есть склонность прилюдно
обсуждать секс, от чего мне придется отучить тебя.
— Я сделаю вид, что секса нет, — пообещала Хоуп,
восторгаясь красотой покрытой снегом территории школы. Облачное небо и влажный
воздух обещали скорые осадки, что приятно возбуждало прежнюю любительницу
солнца.
— И не говори об одежде. Или голливудских
знаменитостях.
— Даже о тех, которые умерли как минимум тридцать лет
назад?
— Пожалуй, классическое кино будет приемлемой темой
разговора, — уступил он.
— Мне стало легче, ибо у нас уже начали иссякать темы,
на которые я могла бы говорить, — добродушно заметила Хоуп.
— Давай посмотрим, не забыл ли я что-нибудь? Ах да, и
не заигрывай с мужчинами. Супруги преподавателей такого не позволяют себе.
Кстати, и с женщинами тоже не заигрывай.
— А что, если там будет откровенная лесбиянка, которой
я понравлюсь?
— Если она начнет заигрывать первой, я не против.
— Хорошо.
— Вот, пожалуй, почти все. Как, справишься?
— Проще простого.
Главный холл был украшен в изысканном стиле середины
викторианской эпохи, там был мраморный камин и висели красивые портреты. Хоуп
наблюдала через высокие, занавешенные бархатом окна, как падает свежий снег на
деревья, и наслаждалась чаем и сэндвичами с кресс-салатом.
Ситуация изменилась, когда она узнала Энтони Ньютона,
композитора, сидевшего за пианино. Оказалось, что он попечитель школы и житель
этого городка! Они заговорщицки переглянулись, и Хоуп улыбнулась ему. Что она
могла тут поделать, если знала наизусть любое из его музыкальных произведений?
Но Дэвид наказал ей даже не упоминать знаменитостей, не говоря о том, чтобы
заискивать перед ними, поэтому она осталась на прежнем месте и надеялась, что
Энтони все же пройдет мимо нее.
От раздумий об очаровательном маэстро Хоуп неожиданно
отвлекла стройная, чистенькая, но безвкусно одетая учительница или жена
учителя, лет за тридцать, которая подошла к ней и требовала подписать какую-то
петицию. Хоуп улыбнулась, взяла предложенную папку с зажимом и побледнела от
ужаса, поняв суть петиции.
— Но я же работаю в книжном магазине «Маргерит
Александра», — возразила Хоуп, возвращая папочку женщине, на груди которой
был жетон с ее именем — Кэтрин Тэкстер-Пик.
— Что? Вы хотите сказать, что и в самом деле одобряете
литературу, которая продается в так называемой эротической галерее и
проповедует насилие, разложение, садомазохизм? — спросила Кэтрин.
Сердце Хоуп начало неистово биться, пока она отчаянно
подыскивала ответ, который одобрил бы Дэвид.
— Вы не забыли о свободе прессы? — неуверенно
спросила она.
— Вы имеете в виду свободу безупречного американского
мужчины эксплуатировать, унижать и жестоко обращаться с женщиной! Но от особы с
вашей внешностью нельзя ожидать, чтобы она имела понятие о правах
женщин, — заявила Кэтрин. Теперь изящное лицо Хоуп залилось такой густой
краской, что Энтони Ньютон встал из-за пианино и приблизился к образовавшемуся
кругу слушателей. Он поймал взгляд Хоуп и улыбнулся. Благодарная Хоуп набросилась
на обидчицу.
— Я знаю, что женщины имеют право выразить собственную
сексуальность, — заявила она. — И уж точно больше половины авторов
этих изданий женщины.
— Они ненормальны и обмануты. Как это отвратительно.
Это надо запретить! — закричала женщина, сильно волнуясь из-за того, что
Хоуп упрямо не хотела соглашаться с ней. Глаза Кэтрин Тэкстер-Пик тут же
покраснели и затуманились слезами отчаяния. Она ударилась в истерику, продолжая
осуждать огромную коллекцию эротической литературы о властных и покорных, которая
делала уникальным магазин «Маргерит Александра». Хоуп задыхалась от
разочарования, видя, что Кэтрин Тэкстер-Пик не признает ценность никакой другой
сексуальности, кроме своей. Она подумала, что Кэтрин Тэкстер-Пик в детстве
стала жертвой чудовищного насилия и чувствовала себя так, будто ее саму просят
разделить вину за него только потому, что ее наказывают утонченные джентльмены.
И тут она поняла, что смотрит в глаза фанатичке.
— Я советую вам почитать Камиллу Палью, — заметила
Хоуп, и тут Кэтрин Тэкстер-Пик чуть не заплакала от злости.
Видя, что Хоуп исчерпала запас вынужденных дипломатических
выражений, Энтони Ньютон появился на сцене.
— Вы позволите? — сказала он, беря папочку из рук
женщин и быстро просматривая петицию.
— Гмммм, — промычал он, озабоченно кивая во время
чтения.
— Да, нам нужно одобрение уважаемых членов
артистического сообщества! — радостно воскликнула Кэтрин.
— Я знаю много людей, кого это тоже
заинтересует, — услужливо заявил он. — Миссис Тэкстер-Пик, позвольте
мне снять с ваших плеч эту заботу, — сказал он. — Я знаю, что вас
ждут много других кампаний.
— Вы это сделаете? — взволнованно спросила Кэтрин.
— С радостью, — беззаботно согласился он, любовно
прижимая петицию к своему фраку фирмы «Донегал».
— Я должна найти мужа и рассказать ему об этом. Он
думал, что это никого не заинтересует. Спасибо! — поблагодарила его
Кэтрин, покидая комнату в приподнятом настроении.
— Кто ее муж? — с удивлением спросила Хоуп.
— Учитель физкультуры, — доложил Энтони. Пульс
Хоуп возвращался к нормальному ритму, и напряжение покидало тело.
— Спасибо, что избавили меня от нее, —
пробормотала Хоуп и зачарованно смотрела, как он вырывает первую страницу
петиции, на которой уже значилось пять или шесть подписей, смял ее и швырнул в
камин.
