— А что, разве нет?
— Дэвид, тебе известно, что дети попадают в школу
Браемара, когда их выгоняют из любого другого частного учебного заведения Новой
Англии?
— Мне трудно поверить в это. Эти ребята — самые лучшие
ученики, каких я когда-либо обучал.
— Я ведь не говорила, что их отчислили в других школах
из-за неуспеваемости, ведь так?
— Тогда о чем ты говоришь?
— Ты когда-нибудь слышал о сексе и наркотиках? Ты еще
не сообразил, что эта школа для избранных?
— Если честно, то нет.
— Это хорошо. Всегда притворяйся наивным. Это тебе
идет. Но знай, что наша единственная цель здесь заключается в том, чтобы
довести любого ученика этой школы до элитарного колледжа. За это родители
платят нам шестьдесят тысяч долларов в год за одного преступника. Как нам
удается заставить этих испорченных типов, богатеньких детей, зубрить к
экзаменам и проводить выходные на территории школы, когда те бежали из любого
другого интерната, куда их засаживали?
— Красивой формой?
— Это способствует, но главное — совместное общежитие.
— Родители идут на это?
— Ну, возьмем, например, Лупе Фримен. — Пола
взглянула на экран. — Мать Лупе — певица в стиле панк и исполнительница
сексуальных танцев из Лос-Анджелеса. Ее там называют Сатурния-Х.
— Сатурния-Х! — воскликнул Дэвид. — Я следил
за ее группой в восьмидесятых годах.
— Как ты думаешь, чем занимается папочка Лупе?
— Представить не могу.
— Это Рон Фримен, издатель журналов для мужчин,
выходящих огромными тиражами, борец за свободу слова и нераскаявшаяся икона
сексуальной вульгарности с тех пор, как мы с тобой ходили в школу.
— Значит, вот что она имела в виду, когда в одной
строчке писала о дважды тайне.
— Ну, как, хочешь написать ее родителям домой, чтобы
пожаловаться мамочке и папочке о том, что их совершеннолетняя дочь случайно
написала тебе стихотворение?
— Думаю, они отнесутся к этому без должного сочувствия.
— Мне кажется, ты не ожидаешь, что в школе Браемара
обидят или расстроят Лупе просьбой, чтобы она больше не приставала к тебе.
Помни, нам нужны эти шестьдесят тысяч, которые мистер Фримен платит нам за ее
последний год обучения.
— Я тебя понимаю, хотя это не тот взгляд на вещи, к
которому я привык.
— Итак, ты понимаешь, что сам должен разобраться в
ситуации с Лупе и не беспокоить ее родителей. Или школу. Тебе ведь не хочется,
чтобы администрация подумала, что ты не готов справиться с первой возникшей
трудностью.
— Что ты предлагаешь?
— Ты мог бы пригласить класс к себе домой на чай, таким
образом столкнув Лупе с ее соперницей — твоей красивой женой.
— Тогда она узнает, где я живу.
— Верно.
— Что еще? Следует ли мне серьезно поговорить с ней?
— Почему бы и нет?
— Какой вариант охладит ее любовь ко мне — спокойный
отказ или хорошая взбучка?
— Только время и расстояние охладит ее любовь к тебе.
— Спасибо, ты мне здорово помогла, — сказал Дэвид,
вставая.
— Да не за что. И помни, если ничто не поможет,
остается порка.
— Правда? — Он остановился в дверях и улыбнулся,
слыша столь неожиданный совет.
— Конечно!
— Что ты имеешь в виду?
— Это внесено в контракт каждого ученика, который
подписан родителями.
— Ты шутишь.
— Нет.
— Может, так было тридцать лет назад.
— Может, тридцать дней назад, — поправила
она. — Как еще, по-твоему, нашим красивым молодым учительницам отбиться от
приставаний мальчиков?
Дэвид пристально посмотрел на нее и убедился, что она снова
подшучивает над ним.
— Лучше берегись, мисс Роуан, если порка действительно
останется последней возможностью.
Дэвид заметил, что ее красивое лицо залилось краской. Она
надела джемпер, взяла свою сумку и первой вышла из кабинета.
— Тебя подвезти? — спросила она, вспомнив, что
сегодня утром жена высадила Дэвида у школы.
— Голубиная бухта тебе по пути?
— Конечно.
Через несколько минут он сидел рядом с ней в роскошном
«Седане». Он заметил, что краска еще не совсем сошла с ее лица.
— Пола, почему ты еще не замужем? — дерзко спросил
он.
— У меня не та фигура, которая нравится мужчинам.
— Глупости. Ты потрясающая. — Пола взглянула на
него:
— Ты думаешь?
— Как раз сегодня я думал о твоей классической красоте.
— А ты знаток, — улыбнулась она.
— О! Ты намекаешь на Хоуп? Она была чистым везением,
поверь мне.
— Спорю, она вьет веревки из тебя.
— Совсем наоборот. Я всегда держу вожжи в своих руках.
— Как тебе это удается?
— Ты уже говорила, что единственный выход — это
порка, — ответил он, выходя из машины, когда она притормозила у
«Кружевного коттеджа». — Зайдешь на чашку кофе?
— Хоуп дома?
— Она работает до четверти седьмого.
— Тогда я не осмелюсь войти.
— Почему?
— Я просто не доверяю себе, — искренне ответила
она, не без волнения думая о том, что он, возможно, не шутил, говоря о порке
жены.
— Ладно, мудрая голова, пусть будет по-твоему. —
Дэвид попрощался с ней и взглядом проводил уезжающую машину.
Лупе Фримен вызвали в кабинет Дэвида. Она пришла вся дрожа,
стройная девушка с красивой кожей и прямыми черными волосами до пояса. На ней
была летняя форма — серая хлопчатобумажная юбка, рубашка и белая блуза. Она
носила итальянские мокасины пятого размера, а стройные ноги украшали колготки,
как и полагается ученице выпускного класса. Помня обычное нахальство Лупе,
Дэвид находил ее нынешнее поведение подкупающе кротким, что, по иронии судьбы,
вынудило его отбросить отрепетированную речь с выражением трогательного упрека,
и вместо этого, строго велел ей сесть. Затем закурил сигарету и через стол
придвинул к ней ее стихотворение.
