— Что ж, не знаю, обрадуешься ты или нет, но в книжном
магазине у тебя работает стопроцентная уличная девка, — через несколько
минут Малком деловито сообщил Маргерит, распаковывая продукты на кухне.
Маргерит осторожно вытащила из духовки «пастушью запеканку», из дырочек в корке
шел пар. Она повернулась к мужу.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что Хоуп Спенсер Лоуренс является
нераскаявшейся искательницей острых ощущений и дорожит своими брачными обетами
не больше, чем чужими, и меньше всего твоими.
— Ничего не понимаю.
— Не успел я пробыть в магазине и десяти минут, как она
начала приставать.
— Приставать к тебе?
— Пока я развешивал картины, она начала подтрунивать
надо мной.
— Каким образом?
— Она подтрунивала над нашими отношениями! —
холодно ответил он. — Она хорошо информирована на сей счет.
Маргерит сменила тему:
— Говорят, она привлекательна?
— Потрясающе. Но она такой и должна быть, иначе у нее
не сошла бы с рук и половина ее глупостей.
— Расскажи мне побольше о том, что произошло.
— Ну, после того как Хоуп довела меня до белого
каления, а я отругал ее, она выжала несколько слезинок, после чего я,
естественно, стал шелковым. Пока я ее утешал, она включила все свое обаяние,
давая мне понять, что порыв чувств — ее конек. Я был совершенно уверен, что мог
тут же взять ее. Говорю тебе, я так разозлился, что чуть не выпорол ее.
— Чуть? На тебя это не похоже.
— Маргерит! Ты такая же развращенная, как и она. Точнее
говоря, вы одним лыком шиты! — заявил он, и, засунув руки в карманы брюк
цвета хаки, расхаживал по кухне. — Да, кстати, она обожает тебя. Обожает
тебя и не исытывает угрызений совести, пытаясь соблазнить твоего мужа! Ты
вообще можешь понять такой извращенный менталитет?
— Обожает меня? — Маргерит улыбнулась.
— Тебе наплевать на то, что она приставала ко мне, да?
— Если она ничего не могла поделать с собой.
— Как это она ничего не могла поделать с собой. Я
женатый мужчина. Она замужняя женщина. В магазине мы пробыли вместе всего две
минуты. Как это она ничего не могла поделать с собой?
— А если ты ей показался привлекательным и неотразимым?
— Ты хочешь сказать, что не расстроилась бы, не заволновалась
и нисколько бы не ревновала, если я занялся бы любовью с другой женщиной? И к
тому же красавицей?
— Я ничего такого не говорю. Я точно заревновала бы,
если бы подумала, что ты занимаешься любовью с ней, особенно если она так
великолепна, как все говорят. Но ничего бы не сказала, если бы ты выпорол эту
шаловливую кокетку.
— Гмм!
— Тебе действительно следовало выпороть ее. Думаю, она
как раз этого и добивалась.
— А что, по-твоему, подумал бы ее муж, узнав об этом?
— Может, он из тех, кто не связывает себя
предрассудками.
— Что ж, посмотрим, что он скажет, когда получит
уведомление о ее поведении.
— Малком, ты же не собираешься рассказать ему об этом!
— Возможно, если она получит хороший урок от мужа, то
подумает дважды, прежде чем приставать к незнакомым мужчинам, как это случилось
со мной.
— Малком, ты же не проявишь такую жестокость, что
сообщишь мужу о ее недостойном поведении. Ей может страшно влететь.
— Лучше сейчас, чем потом, когда она успеет нарушить
все свои брачные обеты.
— Но Малком, это не смешно. Мы же не знаем, что из себя
представляет мистер Лоуренс. Он может оказаться из тех, кто прибегнет к
насилию. Ты же не хочешь, чтобы из-за тебя Хоуп получила синяк под глазом.
— Магерит, не смеши меня. Хоуп капризная, заносчивая,
испорченная до мозга костей маленькая шлюха.
— Тем не менее почему бы не подумать пару дней, прежде
чем поступить так опрометчиво? — настаивала Маргерит, отрезая ему кусок
пирога.
— Не пойму, почему ты вообще должна беспокоиться об
этой шалунье. Мм, как вкусно. Однако пирог очень жирный, — неодобрительно
сказал он.
— На этот раз ты можешь себе это позволить, —
нежно заметила она, наливая чай. — Ты уж точно израсходовал дневной рацион
калорий, пуритански отказавшись насладиться прелестями Хоуп Спенсер.
— В одном кусочке пирога, должно быть, не меньше тысячи
калорий, — предположил он.
Маленькое зернышко похоти, посеянное Хоуп в мозгу Малкома,
за одну ночь дало такие всходы, что следующим утром он проснулся от страшной
эрекции. Ему снились ее светлые волосы. Настал очередной дождливый день.
Маргерит спустилась вниз и заваривала кофе. Он вздрогнул и встал, напрасно
стараясь сложить в одно целое неуловимые эпизоды сна, которые быстро
выветривались из его головы.
Малком принял душ и, пребывая в крайнем волнении, оделся,
желая лишь одного — прямиком отправиться в книжный магазин и потребовать все,
что ему вчера предложили просто так.
— Пожалуй, схожу за слойками, — сообщил он
Маргерит, направляясь к двери.
— Хорошо, дорогой, — раздался из кухни ее голос.
Малком шагал под большим, черным зонтом, надеясь, что Слоуна
все еще нет в городке и Хоуп заправляет магазином. Он застал ее одну, одетую в
белую блузку и джинсы под рубинового цвета фартуком. Она натирала старинную
кофемолку для «эспрессо» и подпевала песне «Смешное лицо» из альбома 1924 года,
звучавшей из патефона «Виктрола» в углу.
— Мистер Бренвелл! — воскликнула она, покраснев,
когда он вошел в магазин.
— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он, оглядываясь
кругом.
— Нет.
— В таком случае мы закрываемся на обед, — заявил
он, переворачивая вывеску на витрине и запирая дверь. Затем он подошел к бару
«капучино» и за руку вытащил ее из-за него.
— Нам надо закончить одно дело, — сказал он, таща
Хоуп в глубь магазина, за задний прилавок в кабинет, где он положил ее на
кожаный диван, затем запер дверь.
— Мистер Бренвеел, что вы такое задумали?! —
воскликнула она, вскакивая. Но он снова уложил ее на диван и сел.
— Я взвесил все вами сказанное и подумал, что было бы
сумасшествием хоть на мгновение удерживать себя от желания выпороть вас.
Сказав так, он взял ее за руку и сразу положил себе на
колени. Тесемки темно-красного фартука красиво обрамляли ее попочку в джинсах,
так что округлые ягодицы хотелось стиснуть, чтобы оценить их по достоинству.
