— Мистер Бренвелл, вы сегодня совсем другой! —
воскликнула она, в душе радуясь, что надела свои новые темно-синие джинсы,
рассыпавшиеся длинные светлые волосы выглядели особенно красиво, пока она
лежала на его сильных бедрах.
Он начал шлепать ее короткими, согревающими ударами,
достаточно сильными, чтобы Хоуп начала стонать.
— Я все обдумал и понял, что вы заслуживаете не одну
порку и не только от своего мужа. Так что я в некотором смысле делаю благое
дело.
Теперь удары ложились медленнее и тяжелее. Джинсы впитывали
тепло, но он почувствовал, как жар пробивается сквозь них. Набравшись опыта в
покорном поведении, Хоуп быстро оказалась под гипнотическим воздействием
сыпавшихся на нее ударов и прекратила стонать.
— Поднимитесь, — приказал он, и когда она
послушалась, расстегнул пуговицы и молнию ее джинсов, ловко засунул руку в ее
трусики и рукой взял срамные губы. Затем, прижав руку к холму Венеры и щели, он
продолжал шлепать ее через джинсы.
— Боже мой, что вы делаете?
— Хочу почувствовать, как вы увлажнитесь.
— О! Как вы смеете! — Она попыталась избавиться от
его руки, но он крепко держал ее. Еше пять или шесть ударов упали на ее
обтянутую джинсами попочку.
— Не ерзайте. Уже поздновато разыгрывать из себя
недотрогу.
Хоуп не знала, произносить ли ей «ай!» или «ай! ай!
ай!», — когда он нежно вцепился пальцами в ее росистые завитушки на лобке
и одновременно смачно шлепал по заднице. Он шлепал ее сильнее и быстрее, держа
срамные губы в другой руке. Наконец он скользнул одним тонким пальцем в ее
влагалище, губы которого тут же сомкнулись вокруг него, словно влажные
бархатные ножны. В тот же момент он рывком стащил с нее джинсы вместе с тонкими
белыми трусиками, обнажая шелковистые порозовевшие ягодицы.
Прекратив возбуждать Хоуп, он крепко держал ее за талию и
решительно продолжал шлепать, обрушивая на маленькую, круглую попочку не один
десяток резких ударов.
Хоуп покорно терпела, зачарованная его жесткой, но
чувственной техникой исполнения. Она наслаждалась тем, как он работал руками,
развел срамные губы, затем снова прижал ее к своим оливкового цвета саржевым
брюкам.
Затем он пошел еще дальше, намеренно раздвинув порозовевшие
ягодицы, и шлепал между ними.
Она невольно затаила дыхание, пока он шлепал по ее заднему
отверстию.
— Я думал о вас всю ночь, — наконец признался он.
Она заерзала, и крохотная цель исчезла. Она извивалась и
вертелась, выскользнула из цепких рук Малкома и уселась прямо на его коленях.
— Вы думали обо мне?! — воскликнула она, обвивая
руками его шею и прижимаясь щекой к ней. — Спасибо, что сказали мне об
этом! Я подумала, что вы презираете меня, когда вчера ушли отсюда.
— Мне хотелось свернуть вам шею.
— Вы хотели сказать моему мужу, что я оскорбила ваши
благородные чувства. — Она улыбнулась, спрыгнула с его колен и натянула
джинсы.
— В самом деле, я не собирался так поступать.
— Правда? Я была уверена, что вы это сделаете, пошла
домой и во всем призналась Дэвиду.
— Я уверен, что вы ничего подобного не сделали!
— Вам не следует быть таким самоуверенным. Я все равно
рассказала бы ему. Может, через день, может, через неделю. Но я выболтала бы
все.
— И что было дальше?
— Я вам лучше не скажу.
— Правда, как он воспринял все это? Мне интересно, как
другие мужчины реагируют на такое поведение.
Хоуп пригладила свой фартук и волосы перед зеркалом арт-деко.
— Что ж, в отличие от вас Дэвид не лишен чувства юмора.
Хотя, по его мнению, мне досталось поделом за то, что считаю себя неотразимой.
— И он больше ничего не сказал и не сделал?
— Неужели я должна признаваться в том, как муж наказал
меня?
Она так красиво надула губки, что он не устоял перед порывом
взять ее в свои руки и поцеловать в полные красные губы.
Хоуп не могла отдышаться, когда Малком наконец отпустил ее.
— Вы милая девушка. Жаль, что я не понял этого вчера.
Надеюсь, у вас не было слишком больших неприятностей из-за меня.
— Дэвид не воспринимает все слишком серьезно, —
ответила Хоуп.
— Хорошо, — сказал Малком, заключая ее в свои
объятия, и снова поцеловал.
— Что случилось? — спросила она, изумленная его
страстными поцелуями. — Вы изменились.
— Поскольку на вас нет юбки, считайте, что вам
повезло, — предупредил он, поглаживая ее талию, а также твердую и круглую,
как яблоко, грудь через фартук и рубашку. — Я мог бы наклонить вас и тут
же войти.
Он снова крепко прижал Хоуп к себе, вдохнул едва ощутимый
аромат ее волос, через джинсы стиснул попочку двумя руками, а губами прильнул к
ее шее. Она получила удовольствие, пока он несколько минут услаждал ее
страстными поцелуями, чувствуя себя так, будто с нее срывают лиф.
— Я могу встать на колени и дать волю фантазии, —
предложила она. — А вы могли бы наказать меня ремнем.
Малком сел на кожаный диван, а она встала на колени меж его
ног и смотрела, как он расстегивает ремень и вытаскивает его. Сложив его
пополам, он жестом пригласил ее расстегнуть ему штаны. Хоуп без колебаний
сделала это, ибо ее животные страсти успели разбушеваться, к тому же она все
ночь думала о Малкоме. Торчавший член выпрыгнул ей прямо в руку.
— Какой прелестный член, — пробормотала
она. — Теперь я и в самом деле жалею, что не надела юбку.
Ей не нравилась мысль о том, что ее наклонят и возьмут в тот
момент, пока джинсы некрасиво повиснут на бедрах, но она также не могла
представить, что среди бела дня разденется в конторе Слоуна, чтобы на кожаном
диване предаться утехам с мужем владелицы магазина.
— Вот за это вы и будете наказаны.
Малком начал легко бить ее ремнем, считая, что небезопасно
применить большую силу, когда член находится у нее во рту.
— Мм, я заслуживаю того, чтобы меня пороли чуть
крепче, — мило попросила она, ибо ремень через джинсы приносил
божественные ощущения, а ублажая его полностью одетая, она преисполнилась
исключительной покорностью.
Миновало пять минут, и он уже был готов отбросить все
моральные принципы супружеской жизни и предаться зову страстей. Хоуп
почувствовала едва заметные признаки грядущего потопа и вовремя вытащила член,
иначе она бы задохнулась от жидких подношений Малкома, которые, не причинив
ущерба, устремились на несколько футов вперед и оросили почву в горшке, где росла
пальма.
