– О том, что Бог – это любовь… – я ответил наугад, пожал плечами. На самом деле ответа у меня не было.
– Да, но ты забываешь одно важное обстоятельство, – поправил меня Андрей. – Эту историю глубоко верующему человеку рассказывает атеист.
– Странно, странно… – пробормотал Гаптен. Он хоть и читал «Карамазовых», но лишь сейчас обратил внимание на этот парадоксальный факт. – Действительно, Иван Карамазов атеист…
– Это притча не о вере, это притча о добре , – тихо сказал Андрей, глядя словно внутрь себя, словно бы сверяясь с какими-то другими своими мыслями.
– О добре? – удивился Гаптен. – Но почему?
– О добре… – повторил Андрей. – Великий Инквизитор не желает людям зла. Напротив, он желает им добра. Но это… как бы сказать?.. Неправильное добро, что ли. Не от сердца.
– Постой, что ты имеешь в виду? – Гаптен потерял мысль и закачал головой из стороны в сторону.
Андрей задумался.
– Понимаешь, – начал он через какое-то время, – Инквизитор изучил этот мир, изучил людей. Например, он знает, что люди боятся власти и что они будут пресмыкаться перед ней, как только она покажет зубы. Причем перед всякой властью – властью правителей, властью авторитетов, предрассудков, властью их собственного страха…
– Первая Печать, – отметил я сам для себя и тут же вспомнил слова Данилы: «Власть – это не когда кто-то правит, власть – это когда кто-то подчиняется».
– Инквизитор знает и другое, – продолжал Андрей, – он знает, что люди часто готовы пожертвовать ценным и важным ради своих мелких, сиюминутных прихотей и желаний. Как часто случается, что человек отворачивается от тех, кто его любит. Ведь часто же! И от чужой беды, чуждой боли…
– Это вторая Печать, – понял я. – Эгоизм.
Андрей кивнул.
– И наконец сам он, этот Инквизитор, он же завидует . Он завидует самому себе! И это третья Печать. Он не хочет верить в то, что люди такие, как он о них говорит. И он не хочет быть тем, кто так говорит. Нет, не хочет. Он завидует себе, но не ожесточенному, не разочарованному, не отчаявшемуся. Понятно я объясняю? Он завидует себе – тому, каким бы он был, если бы в нем была сила Христа…
– Да! – понял я наконец. – Да-да! Он силе Его доброты завидует! Точно! И поэтому именно атеист Иван эту притчу рассказывает, потому что в нем тоже этой силы нет, только разум!
– Да, – Андрей улыбнулся мне и вернулся к тому, с чего начал. – И поэтому доброта бывает разной – и правильной, и неправильной. Бывает от сердца, а бывает от разума. Формально ведь Великий Инквизитор что говорит?.. Бог оставил людей один на один с жизнью. «Живите, боритесь, создавайте себя!» – вот завет Бога к человеку. Но людям было бы легче, если бы Бог был Золотой Рыбкой, Щукой, исполняющей его желания, Коньком-горбунком. А это не так. И вот Инквизитор предлагает людям осязаемую иллюзию – определенность, стабильность, «маленькое человеческое счастье», мудрость и защиту Церкви. Он говорит: «Не ищите смысл жизни, не ищите правды, но живите так, как мы скажем, потому что мы знаем Его Тайну». И он, этот Инквизитор, действительно желает людям добра, но это доброта от ума, а не от сердца. Он самих людей не видит, они для него – стадо: тысячи тысяч.
– А у Христа доброта от сердца… – дополнил я.
– Да, – продолжил Андрей. – Христос не к тысячам избранных приходил, как говорит Инквизитор не к сотням, не к десяткам, Он к одному приходил – к каждому. И вот теперь Он смотрит на одного , на Великого Инквизитора, и сострадает ему. Не сочувствует, не жалеет, а сострадает . Тот говорит: «Я ненавижу Тебя». А Он подходит и целует его в губы. И в этом все …
– Сострадает, – эхом повторил Гаптен.
– Можно все делать правильно… – задумчиво сказал Андрей, словно бы подводя итог своим словам. – Можно и думать правильно, и поступать правильно, но вот доброты в этом не будет. А если доброты нет, то тогда и дела мертвы, и мысли, и поступки. Истинная доброта – она от сердца. Это открытость, это подлинное бесстрашие – вот что такое настоящая доброта…
– И что ты думаешь? – спросил у него Гаптен, показав глазами на мерцающий экран.
– Данила протянет луковку. А что дальше будет?.. Не знаю.
– Луковку? – я был уверен, что ослышался.
– Да, – задумчиво ответил Андрей.
– Это тоже из «Братьев Карамазовых», – пояснил Гаптен. – Луковка…
И было видно, что он понял в этот момент что-то очень важное, что-то значительное. Но что?..
Часть первая
Данила подошел к обычной, ничем не примечательной двери на шестом этаже одной из тысяч городских многоэтажек. Поднял руку, чтобы нажать на звонок, но не нажал. О чем-то задумался. Рука повисла в воздухе, замерла в двух сантиметрах от звонка. Павел – так звали человека, который обратился к нам с экрана, – бросил Даниле вызов. Да, он вызвал его на дуэль. О чем он говорил в своем странном монологе?..
Он сказал: «Я хочу умереть, убить себя, чтобы ты знал, Данила, – мир не спасти. Нет. И ты не спасешь, и никто не спасет. Пусть я ничтожество, никто, тварь дрожащая. Но моя кровь, кровь ничтожества, будет и на твоих руках, Данила, и на руках этого мира. И ты будешь жить дальше, и ты будешь жить, зная, каков этот мир, который ты защищаешь. Он – убийца.
Да, умрет букашка, мелкий, маленький человечек. Но если мир допускает это, то все неправда, все ложь. И Бога нет, и Света нет, и Будущею не будет».
Палец Данилы коснулся синей кнопки звонка. Дзынь…
За дверью послышался шум, щелкнул замок, и дверь открылась.
На пороге стоял Павел – высокий, худой, немного сутуловатый, с копной пепельного цвета волос. Под серыми глазами темные круги, впалые щеки, утонченный, чуть сдвинутый вправо нос. Одет по-домашнему: мятая майка, поношенные спортивные штаны и шлепанцы на босу ногу. На вид ему лет двадцать пять—двадцать семь. Но глаза старые-старые, мертвые, словно пуговицы из мутного стекла.
– Данила? – неуверенно спросил он, тонкие темные, стреловидные брови изогнулись.
Данила ничего не ответил.
– Быстро ты, – Павел повернулся к Даниле спиной и прошел в комнату. – Заходи, коль не шутишь.
Но Данила так и стоял на пороге. Голова опущена. Смотрит исподлобья в спину «дуэлянту», и я готов поклясться, решает для себя один-единственный вопрос – играет Павел или страдает по-настоящему.
Часто так бывает – человеку кажется, что он страдает, но на самом деле это только маска. Иногда люди так свыкаются с этой ролью, с этим имиджем, что уже и сами не могут отличить – где у них настоящая боль, а где разыгранная.
– Избранник, я не кусаюсь! – ехидно выкрикнул Павел. – Проходи, располагайся!
Данила сделал шаг внутрь и окинул квартиру взглядом. Тусклый свет от лампочки, болтающейся на одних проводах, грязные полы, обшарпанные стены, на потолке трещины, разводы от неаккуратно положенной краски.
