– Ну и ум у вас! – заметила миссис Оливер. – Просто какие-то
кренделя выделывает. Я хочу сказать, что все это, вместе взятое, никак
произойти не могло.
– В том-то и соль. Слишком много разных систем. Какая
отвечает требованиям? Эта девочка, Норма, уезжает из дома и поселяется в
Лондоне. Она, как вы мне сообщили, живет третьей в квартире с двумя другими
девушками. Опять-таки что-то начинает складываться в какую-то систему.
Остальные две ей совсем чужие. Но что же я узнаю? Клодия Риис-Холленд – личная
секретарша отца Нормы Рестарик. Еще звено. Что это – случайность? Или частица
системы? Вторая, узнаю я от вас, позирует как натурщица и знакома с молодым
человеком, которого вы называете Павлином и в которого влюблена Норма. Снова
звено. Еще звенья. А какую роль Дэвид – Павлин – играет во всем этом? Любит ли
он Норму? Как будто да. Ее родителям это очень не нравится, что, впрочем,
только естественно.
– А странно, что Клодия Риис-Холленд оказалась секретаршей
Рестарика, – задумчиво произнесла миссис Оливер. – Насколько я могу судить, она
великолепно справляется со всем, за что бы ни взялась. Может быть, это она
выбросила женщину из окна на седьмом этаже?
Пуаро медленно повернулся к ней всем телом.
– Что вы сказали? – спросил он напряженно. – Что вы сказали?
– Ну, кто-то из жильцов дома… Я даже фамилии ее не знаю, но
она выпала из окна – или выбросилась. Из окна седьмого этажа. И разбилась
насмерть.
– И вы мне ни слова не сказали? – с упреком произнес Пуаро
голосом, который повысился на два тона и стал суровым.
Миссис Оливер посмотрела на него с изумлением.
– Я не понимаю, о чем вы?
– О чем я? О смерти, вот о чем. Я прошу вас рассказать мне о
смерти. А вы говорите, что никаких смертей не было. Вам на память приходит
только попытка отравления. А смерть есть. Смерть в… как называются эти корпуса?
– Бородин-Меншенс.
– Да-да. А когда это случилось?
– Самоубийство? Или что это было? По-моему… да… по-моему, за
неделю до того, как я там побывала.
– Великолепно. А как вы о нем узнали?
– Мне сказал молочник.
– Молочник, mon Dieu!
[17]
– Ну, он просто был в разговорчивом настроении, – объяснила
миссис Оливер. – В сущности, очень печально. Случилось это среди бела дня,
вернее, рано утром, если не ошибаюсь.
– Как ее звали?
– Понятия не имею. По-моему, он ее никак не называл.
– Молодая, пожилая, старая?
– Ну-у… – Миссис Оливер напрягла память. – Прямо он ее
возраста не упомянул. Около пятидесяти, вот что он, кажется, сказал.
– Так-так. Знакомая их всех или одной из них?
– Откуда я знаю? Никто про это ничего не говорил.
– А вы не подумали сказать мне!
– Нет, право же, мосье Пуаро, я не вижу, какое это может
иметь отношение к делу… Ну, наверное, может, но никто ничего такого не говорил
и не вспоминал.
– Но это же звено! Есть эта девочка, Норма, и она живет в
доме, и там кто-то кончает с собой (насколько я понял, таково общее
впечатление). То есть какая-то женщина выбрасывается или падает из окна
седьмого этажа и разбивается насмерть. А дальше? Несколько дней спустя эта
девочка, Норма, услышав, как вы говорили про меня, является ко мне и говорит, что
боится, не совершила ли она убийства. Да, видимо, вот оно – мое искомое
убийство.
Миссис Оливер хотела было сказать «вздор», но не решилась.
Хотя и осталась при своем мнении.
– Следовательно, вот тот факт, которого мне не хватало. И он
свяжет все воедино! Да-да. Я пока еще не знаю, как именно, но это так. Мне надо
подумать. Мне необходимо подумать. Я должен вернуться домой и думать, думать,
пока все звенья медленно не образуют единого целого. Ведь это звено,
несомненно, центральное, которое их все и соединяет… Да! Наконец-то! Наконец-то
я пойму, как мне следует действовать. – Он встал, добавил: – Adieu, chè
re madame!
[18]
– и поспешил вон из комнаты.
Миссис Оливер дала волю своим чувствам.
– Вздор! – объявила она пустой комнате. – Полнейший вздор!
Четыре таблетки аспирина разом – это ничего или все-таки многовато?
Глава 15
У локтя Эркюля Пуаро стояла чашка с ячменным отваром,
который приготовил ему Джордж. Он прихлебывал отвар и размышлял. Размышлял он
особым, присущим только ему способом: отбирая мысли, как отбирают кубики с
хитрыми кусочками загадочной картинки. Мало-помалу они сложатся в нужном
порядке, и картина станет ясной и законченной. Но пока надо было произвести предварительный
отбор, отделить существенное от постороннего. Он сделал глоток, поставил чашку,
положил ладони на ручки кресла и мысленно перебрал по очереди неясные фрагменты
своей загадочной картинки. Когда он определит их все, то начнет их складывать.
Кусочки неба, кусочки зеленого склона или желтые кусочки с полосками, как шкура
тигра…
Его ноги в лакированных туфлях мучительно ноют. Он начал с
этого. Он идет по дороге, указанной ему его добрым другом миссис Оливер.
Мачеха. Он увидел свою руку, открывающую калитку. Женщина обернулась, женщина,
наклонявшая голову над кустом роз, срезая засохшие веточки, обернулась и
посмотрела на него. Что это ему дает? Абсолютно ничего. Золотистая голова,
золотистая, как ржаное поле, с локонами и буклями, уложенными в прическу,
несколько напоминающую прическу миссис Оливер. Он чуть улыбнулся. Но прическа
Мэри Рестарик была куда аккуратней, чем прическа миссис Оливер даже в самые
благоприятные минуты. Золотая рамка, оттеняющая лицо и, пожалуй, чуть для него
великоватая. Он вспомнил, что, по словам сэра Родрика, она вынуждена носить
парик – следствие тяжелой болезни. Печально для молодой женщины. Действительно,
голова Мэри Рестарик выглядела – теперь, когда он начал это обдумывать, –
какой-то утяжеленной, слишком уж неизменной, слишком безупречно причесанной. Он
поразмыслил над париком Мэри Рестарик (если это был парик: неизвестно,
насколько можно полагаться на слова сэра Родрика!). Он взвесил, нет ли у парика
тех или иных следствий, – на случай, если они окажутся значимыми. Перебрал в
памяти их разговор. Было ли сказано что-нибудь имеющее важность? И решил, что,
видимо, нет. Он вспомнил комнату, в которую вошел с ней. Безликая комната в
чужом доме, где они поселились. Два портрета на стене. Портрет женщины в
серебристо-сером платье. Узкие, плотно сжатые губы. Каштановые волосы с
проседью. Первая миссис Рестарик. Видимо, она была старше мужа. Его портрет на
стене напротив. Очень недурные портреты. Лансбергер был отличным портретистом.
Его мысли вернулись к портрету мужа. В тот первый день он не разглядел его
толком, но потом, в служебном кабинете Рестарика…
