От смерти миссис Шарпантье они отклонились очень далеко.
Пуаро отошел к стеклянной двери.
– Отсюда?… – произнес он с тактичной печалью.
– Да. Эта дверь ведет на балкон.
Пуаро посмотрел вниз.
– Семь этажей, – заметил он. – Очень высоко.
– Да, смерть была мгновенной, рад сказать. Конечно, это мог
быть и несчастный случай.
Пуаро покачал головой.
– Вряд ли вы действительно так думаете, мистер Макфарлейн.
Нет, это была не случайность.
– Ну, всегда ищешь менее тягостное объяснение. Боюсь, она не
была счастлива.
– Еще раз благодарю вас, – сказал Пуаро, – за вашу
любезность. Ее родственникам во Франции я смогу нарисовать очень ясную картину.
Для него же картина того, что произошло, была куда менее
ясной, чем ему хотелось бы. Все еще ни единого подтверждения его идеи, что
смерть Луизы Шарпантье чем-то очень важна. Он задумчиво повторил ее имя. Луиза…
Почему это имя вызывает какой-то смутный отклик в памяти? Он покачал головой и,
в очередной раз поблагодарив мистера Макфарлейна, ушел.
Глава 17
Старший инспектор Нийл сидел у себя за столом с весьма
официальным и строгим видом. Он вежливо поздоровался с Пуаро и предложил ему
сесть. Но едва молодой человек, проводивший Пуаро к своему начальнику, скрылся
за дверью, как инспектор Нийл преобразился.
– И что же вы теперь раскапываете, старый черт? – спросил
он.
– Но это, – ответил Пуаро, – вам уже известно.
– О, да! Я кое-где поворошил. Но не думаю, что в норке вам
что-нибудь светит.
– Но почему «в норке»?
– А потому, что вы отличный ловец мышей. Кот, который сидит
у норки и ждет, чтобы мышка шмыгнула наружу. Так вот, по моему мнению, в этой
норке мышки нет. Учтите, я не говорю, что вам не удастся раскопать какие-нибудь
сомнительные сделки. Вы же знаете, что такое финансисты. Всякие там
штучки-мучки с правами на разработку недр, и с концессиями, и с нефтью – это я
вполне допускаю. Однако у «Джошуа Рестарик лимитед» солидная репутация.
Семейная фирма. Во всяком случае, до недавнего времени – ведь теперь все
позади. У Саймона Рестарика детей не было, а у Эндрю Рестарика только эта
дочка. Имелась престарелая тетушка с материнской стороны. Дочка Эндрю Рестарика
жила у нее, когда кончила школу, а ее мать умерла. Тетушка скончалась от
инсульта год назад. Чуть-чуть не в себе, как мне кажется. Принадлежала к
кое-каким религиозным обществам со странным душком. Но безобидным. Саймон
Рестарик был законченным типом преуспевающего дельца с очень светской женой. В
брак они вступили уже немолодыми.
– А Эндрю?
– Эндрю, видимо, страдал тягой к странствованиям. Ничего
компрометирующего нам не известно. Нигде долго не задерживался. Перебывал в
Южной Африке, Южной Америке, Кении и еще во многих местах. Брат не раз
настаивал, чтобы он вернулся, но он слушать ничего не желал. Лондона не любил,
фирмой не интересовался, но как будто обладал рестариковской способностью
наживать деньги. Искал залежи полезных ископаемых и прочее в том же роде. Не
был ни охотником на слонов, ни археологом, ни искателем редких растений. Только
деловые начинания, и всегда успешные.
– Так что по-своему он тоже почтенный финансист?
– Да, пожалуй, определение точное. Не знаю, что заставило
его вернуться в Англию после смерти брата. Возможно, новая жена – он ведь
женился вторично. Красивая женщина, много его моложе. В настоящее время они
живут у старого сэра Родрика Хорсфилда, чья сестра была замужем за отцом Эндрю
Рестарика. Но, полагаю, это временно. Есть тут что-нибудь новое для вас? Или вы
все это уже знали?
– Да, почти все я уже слышал, – сказал Пуаро. – Психических
болезней в семье не было? И с той и с другой стороны?
– Не думаю. Конечно, кроме тетушки и ее экзотических
религий. Ну, да для одиноких пожилых женщин это не такая уж редкость.
– Следовательно, в сущности, вы можете мне сообщить только
одно: деньги тут большие.
– Очень большие, – уточнил старший инспектор Нийл. – И
вполне респектабельные. Учтите, какую-то их часть заработал фирме Эндрю
Рестарик. Южноафриканские концессии, прииски, залежи полезных ископаемых.
По-моему, когда эти последние начнут разрабатываться или будут проданы, деньги
станут очень и очень большими.
– А кто их наследует? – спросил Пуаро.
– Зависит от того, как Эндрю Рестарик их завещает. Решать
ему, но, по-моему, кроме жены и дочери, оставлять их некому.
– Следовательно, обе они должны когда-нибудь унаследовать
огромные деньги?
– Как будто так. Вероятно, капиталы уже завязаны во всякие
семейные фонды – в обычном стиле Сити.
– А, скажем, нет ли еще женщины, которая его интересовала
бы?
– Ничего подобного не известно. И на мой взгляд – навряд ли.
У него ведь молодая красивая жена.
– И какой-нибудь молодой человек легко мог бы все это
узнать? – задумчиво произнес Пуаро.
– С тем, чтобы жениться на дочке? Вы об этом?
Воспрепятствовать ему ничто не может, даже если она будет отдана под опеку суда
или еще как-то ограждена. Конечно, отец, если захочет, может на такой случай
лишить ее наследства.
Пуаро заглянул в аккуратно составленный список, который
держал в руке.
– Ну а Уэддербернская галерея?
– Я все ждал, когда вы о ней спросите. К вам обратились в
связи с подделкой?
– Они торгуют подделками?
– Подделками никто не торгует, – назидательно заметил
старший инспектор Нийл. – Но одно неприятное дело было. Некий техасский
миллионер приехал сюда покупать картины и платил бешеные деньги. Они продали
ему Ренуара и Ван-Гога. Ренуар, небольшая «Голова девушки», вызвал кое-какие
сомнения. Оснований считать, что, приобретая картину, Уэддербернская галерея не
была уверена в ее подлинности, не нашлось. Было разбирательство. Съехались
эксперты. И, как обычно, принялись противоречить друг другу. Галерея в любом случае
предложила взять ее назад. Однако миллионер не пожелал, так как последний
наимоднейший эксперт клялся, что это подлинник. Ну, и он оставил ее у себя. Тем
не менее с тех пор галерея остается на некотором подозрении.
Пуаро снова заглянул в список.
– Ну а мистер Дэвид Бейкер? Его вы для меня проверили?
– Один из нынешних. Мелкая шушера: объединяются в шайки,
вламываются в ночные клубы. Существуют на «пурпурных сердечках», героине,
кокаине. Девки по ним с ума сходят. А уж над такими, как он, они просто рыдают:
до чего тяжелая у него жизнь да какой он гений! Его картин не понимают и не
ценят! Ничего, кроме доброй старой сексуальной подоплеки, если хотите знать мое
мнение.
