Он протянул руку за листком, на котором было примерно
записано то, о чем Норма и Дэвид разговаривали в кафе – то есть в той мере, в
какой миссис Оливер запомнила их разговор. Да, примерно, вздохнул Пуаро.
Решить, в какой именно момент миссис Оливер давала волю своему воображению,
было невозможно. Любит ли мальчик Норму и действительно ли хочет на ней
жениться? В ее чувстве к нему сомнений не было. Он предлагал ей брак. Есть ли у
Нормы собственные деньги? Она дочь богатого человека, но ведь это не одно и то
же. Пуаро досадливо поморщился – не озаботиться узнать условия завещания
покойной миссис Рестарик! Он перебрал пачку листков с заметками мистера Гоби.
Да, тот предусмотрел столь очевидный вопрос. Миссис Рестарик, видимо, при жизни
была вполне обеспечена мужем. Кроме того, у нее был небольшой собственный доход
– что-то около тысячи фунтов в год. Все свое имущество она завещала дочери. Но
подобная сумма, подумал Пуаро, вряд ли может приманить охотников за приданым.
Как единственный ребенок, Норма, вероятно, унаследует большие деньги после
смерти отца, но это совсем не одно и то же! Если отцу не понравится ее муж, он
может лишить ее наследства.
Следовательно, Дэвид ее действительно любит, раз предложил
ей выйти за него. И все же… Пуаро покачал головой. (В пятый раз.) Все это не
сочеталось между собой, не складывалось в систему. Он вспомнил письменный стол
Рестарика, выписанный чек – вероятно, как отступное нежелательному молодому
человеку, который, видимо, ничего другого и не хотел. Вновь противоречие. Чек,
несомненно, предназначался Дэвиду Бейкеру и был на очень большую, прямо-таки
гигантскую сумму. Такая сумма вполне могла соблазнить нищего молодого человека,
заведомо неразборчивого. Однако только накануне Дэвид сказал ей, что им следует
пожениться. Конечно, это мог быть всего лишь ход в игре – ход, рассчитанный на
то, чтобы поднять цену. Пуаро вспомнил Рестарика в тот момент. Его крепко
сжатые губы. Нет, он горячо любит дочь, если готов ради нее заплатить такие
деньги, и должен быть убежден, что девушка сама от Бейкера не откажется.
Мысли о Рестарике сменились мыслями о Клодии. Клодия и Эндрю
Рестарик. Случайность ли, полная ли случайность, что она стала его секретаршей?
Возможно, тут нащупывается звено. Клодия. Он задумался о ней. Три девушки в
квартире, в квартире Клодии Риис-Холленд: квартиру сняла она и вначале делила
ее с подругой, с девушкой, которую прежде знала, а затем с еще одной девушкой,
третьей. «Третья!» – подумал Пуаро. Да, все возвращалось к этому. Третья
девушка. Именно из-за этого в конце концов на сцене появился он сам. Именно это
определило его появление. И к этому подводят все поиски системы. К Норме
Рестарик.
Девочка, которая пришла посоветоваться с ним, когда он
завтракал. Девочка, к которой он подсел в кафе, где она несколько минут назад
ела тушеную фасоль с молодым человеком, которого любит. (Он всегда встречался с
ней в часы еды, пришло ему в голову.) А что он о ней думает? Но прежде – что о
ней думают другие? Рестарик любит ее, отчаянно беспокоится о ней, отчаянно
тревожится за нее. Он не просто подозревает, он практически уверен, что она
пыталась отравить его молодую жену. Он советовался о ней с врачом. Пуаро
подумал, что ему очень бы хотелось самому поговорить с этим врачом, хотя вряд
ли это что-нибудь дало бы. Врачи щепетильно остерегаются сообщать сведения о
своих пациентах кому бы то ни было, кроме людей, имеющих на то право: например,
родителям. Но Пуаро прекрасно представлял себе, что говорил врач. Был
осторожен, решил Пуаро. Как все доктора. Мягок и уклончив. Возможно,
рекомендовал курс лечения. Психической неуравновешенности он не подчеркивал,
но, несомненно, упомянул такую возможность или намекнул на нее. Скорее всего,
врач про себя был в этом уверен. Но, кроме того, он знал, что истерички иногда
совершают поступки, вполне отдавая себе отчет в том, что делают, – в результате
злобы, ревности, сильного волнения или просто распущенности. Конечно, врач этот
не психиатр и не невропатолог, а просто местный доктор, и он не рискнул бы
выдвигать обвинения, в которых не мог быть полностью уверен, и ограничился
осторожными советами. Какая-нибудь работа – лучше всего в Лондоне, а попозже не
прибегнуть ли к услугам специалиста?
Что еще думали другие люди о Норме Рестарик? Клодия
Риис-Холленд? Этого он не знал. И слишком мало ее видел, чтобы делать те или
иные заключения. Она способна хранить любую тайну. И никогда не проговорится,
если только не сочтет это нужным. Судя по всему, она не собиралась выставить
девочку из квартиры – иными словами, ее психическое состояние не внушало ей
опасений. И с Фрэнсис она эту тему особенно не обсуждала, если бы та не
проговорилась, что Норма не вернулась в квартиру в воскресенье. Клодия была очень
недовольна. Возможно, что Клодия – куда более важное звено в системе, чем
кажется на первый взгляд. Она умна, думал Пуаро, энергична, умела… Он снова
вернулся к Норме, вернулся к третьей. Какое место занимает она в системе? Не
самый ли это фокус, где соединяются все звенья? «Офелия?» – подумал он. Но и
тут существуют два мнения, как и насчет Нормы. Была ли Офелия безумной или
только притворялась безумной? Актрисы придерживаются самых разных взглядов на
то, как надо истолковывать эту роль… Не актрисы, естественно, а режиссеры.
Истолкования – это их область. Был Гамлет безумен или в здравом рассудке?
Выбирайте, что вам больше нравится. Была Офелия безумной или в здравом
рассудке?
Рестарик не употребил бы слова «безумная» о своей дочери
даже в мыслях. «Психически неуравновешенная» – все предпочитают это выражение.
Норму называли и по-другому. «Сдвинутая». «Она немножко свихнутая». «Не все
дома». «Немножко не в себе, как говорится». Приходящие уборщицы – тонкие ли они
судьи, когда дело касается характера? Пуаро был склонен ответить на этот вопрос
утвердительно. В Норме, бесспорно, было что-то странное, хотя, возможно, и
вовсе не то, что бросалось в глаза на первый взгляд. Он вспомнил, как она вошла
к нему в комнату покачивающейся походкой – нынешняя девушка, современный
стандартный тип: прямые, свисающие на плечи волосы, болтающийся свитер, юбка
заметно выше колен… На его старомодный взгляд – великовозрастная девица,
изображающая из себя маленькую девочку.
«Извините меня, вы такой старый!»
Возможно, это была правда. Он смотрел на нее глазами старика
без всякого восхищения. С его точки зрения – просто девушка, словно бы не
думающая о том, чтобы нравиться, лишенная кокетства, девушка, не ощущающая
своей женственности: ни пленительности, ни тайны, ни обаяния, ничего, что она
могла бы предложить, кроме разве что простейшей биологической сексуальности.
Так не была ли она права, вынося ему такой приговор? Он не мог ей помочь,
потому что не понимал ее, потому что не находил в ней того, что привык ценить.
Он сделал для нее все, что было в его силах, но в чем это конкретно выражается?
Что, собственно, он сделал для нее после того, как она на мгновение воззвала к
нему? И тотчас ответил себе: он оградил ее от опасности. Хотя бы это. Если,
конечно, ей что-то угрожало. В том-то и дело. Нуждается ли она в такой защите?
Ее нелепое признание! Да и не столько признание, сколько категоричное
утверждение: «Мне кажется, что я совершила убийство!»
