– А он никуда не съезжал, здесь жил.
– Вы ему кто? – не выдержала я.
– Жена.
– Кто?! – подскочила я.
– Жена, – по-прежнему без следов
скорби повторила она, – вернее, теперь, наверное, следует говорить
«вдова».
В моей голове мигом всплыло название оперетты
«Веселая вдова». Не похоже, чтобы эта вдова убивалась по безвременно ушедшему
мужу.
– Можно мне к вам подъехать?
– Пожалуйста, весь день собираюсь тут
убираться, столько грязи, – зачастила она, – ну просто свинюшник,
мужики дико неаккуратные, чистые свиньи.
Я невольно покосилась на кресло, в котором
валялся измятый Вовкин костюм.
– Адрес подскажите, я забыла.
– Бульвар Карпенко, двенадцать, –
бодро сообщила бабенка.
Следующее удивление я испытала, когда она
открыла мне дверь. На пороге стояла полная блондинка с простовато-хитрым лицом.
На вид тетке было лет тридцать пять. Впрочем, может, это теща Игоря?
– Здравствуйте, – вежливо улыбнулась
я, – мне бы поговорить со вдовой Грачева, позовите ее, пожалуйста!
– Это я, – без всяких признаков скорби
в голосе заявила баба, – Зосей меня звать, да проходите, не стесняйтесь.
Уж извините, я только уборку начала.
Я прошла в маленькую, действительно очень
грязную кухонку, села на табуретку и решила приступить к допросу.
– Простите, я не знала, что Игорь был
женат, примите мои соболезнования. Уж извините, если скажу бестактность, но у
Грачева имелась любимая девушка, Ната… Вам, наверное, неприятно такое слышать.
Зося засмеялась.
– Мне однофигственно, с кем он жил.
– Да? – совсем растерялась я. –
А вы давно женаты?
– Третий год, – совершенно спокойно
заявила Зося.
– Вам, простите, сколько лет?
– Тридцать восемь, – сообщила она и,
нагло засмеявшись, добавила: – Любовь у нас была жуткая, а что касается
возраста, так он не помеха счастью. Кстати, вы тоже не девочка, значит, Игореша
был этот, как его… ну… забыла, слово такое… геронтофоб!
– Геронтофил, – машинально поправила
я и мгновенно рассердилась: – При чем тут это?
– Небось спал с вами, – подмигнула
мне Зося, – да не стесняйтесь, сама люблю молодых, чего со старыми
пердунами делать, только кефир пить!
На мгновение я онемела, но потом пришла в себя
и с негодованием заявила:
– Вы с ума сошли!
– Чего тогда заявилась? – отбрила
меня Зося, переходя на «ты».
– Я ищу убийцу Игоря!
Она стала серьезной.
– Из милиции? Покажи документы.
Я вытащила из сумочки паспорт и протянула ей.
– Ну и что? – удивилась та. – У
ментов удостоверение есть.
Понимая, что Зося, как жена, должна в деталях
знать об окружении мужа, я вздохнула.
– Послушайте, пожалуйста. У меня есть
лучший друг, Володя Костин…
Через десять минут она уточнила:
– Значит, ты просто ищешь ту бабу с
пистолетом?
– Да.
– Это не я.
– На тебя я и не подумала. Девушка,
бежавшая к метро, была худенькой, а… ты…
– …весишь под сто кило, – засмеялась
Зося.
– Извини.
– Я не обижаюсь, – продолжала
веселиться та, – чем больше хорошего человека, тем лучше. Только помочь
тебе не смогу.
– Почему?
– Не знаю никого.
– Игорь никогда не приводил домой друзей?
– Понятия не имею, я не жила тут.
Ощущая себя полной идиоткой, я
поинтересовалась:
– Как же так? Муж здесь, а ты где?
Зося вытащила пачку «Парламента».
– Ты никак не врубишься. Дело-то
житейское, фиктивный брак был. Никто обо мне не знал, а теперь получается, что
как вдова, прописанная на одной жилплощади с покойным мужем, я получаю в
наследство эту квартиренку. На такое я и не рассчитывала. Ладно, – криво
улыбнулась Зося, – дело было так.
Зося приехала в Москву из Западной Украины, а
точнее, из Львова. Очень красивое место: старинные здания, узкие улочки… Но
работы нет, цены на продукты такие, что при одном взгляде на витрины пропадает
аппетит. Да еще Зося, несмотря на свое католическое имя, является православной,
в ее семье говорят только на русском языке, «ридну мову» не освоили, а жители
западных областей Украины после обретения независимости демонстративно
отворачиваются, заслышав «язык москалей». Да еще в паспорте, в графе
«национальность», у Зоси записано: «русская».
Откушав полной ложкой того, что на языке газет
называется «притеснением по национальному признаку», Зосенька решила наплевать
на незалежную Украину и подалась в Москву. В отличие от очень многих украинок,
которые вынуждены зарабатывать себе на пропитание, торгуя овощами или выходя на
панель, Зося твердо знала: она в столице России не пропадет, а все потому, что
имеет в руках отличную профессию парикмахера. Причем Зося была мастером от бога
и могла из трех волосинок соорудить на голове шикарную прическу. Так что на
перрон Киевского вокзала она сошла с самыми радужными надеждами. Во Львове
остались мама и десятилетний сын, которых Зося обещала, устроившись, тоже
перевезти в Москву. А еще она ухитрилась пронести через таможню все свои
сбережения, около пяти тысяч долларов. Соседка по лестничной клетке, разбитная
Галя, ездившая в Россию на заработки, уверяла, что за эти деньги можно в Москве
купить квартиру где-нибудь на окраине.
Месяца Зосе хватило, чтобы понять: жить в
Москве намного хуже, чем во Львове. Хозяева салонов, увидав, как она ловко
управляется с ножницами и расческой, мигом соглашались оформить Зосю на работу,
но как только из ее сумочки появлялся на свет украинский паспорт, приветливые
улыбки стекали с лиц и следовал категоричный отказ. Наличие регистрации не
имело никакого значения. Москвичи предпочитали иметь дело только со своими.
Квартиру за пять тысяч долларов было не купить, пришлось снимать комнату.
Хорошо хоть хозяйка попалась замечательная, веселая девушка лет двадцати по
имени Маша. Однажды, когда Зося, придя домой, разрыдалась от отчаянья, Маша
погладила ее по голове и сказала:
– Знаешь, кажется, я могу тебе помочь.
– Каким образом? – всхлипнула Зося.
