Да уж, скорей всего мама бы схватилась за
сердце и слабым голосом пробормотала: «Доченька, умоляю, больше никогда не
совершай подобных поступков, иначе я просто умру».
Мама всегда пугала меня своей близкой смертью,
если я, по ее мнению, поступала неправильно. Это был последний аргумент во всех
спорах. Стоило услышать фразу: «Фросенька, как же ты станешь жить одна», как у
меня мигом пропадало желание стоять на своем – я очень любила маму.
– Ты жива? – завопил Кирюшка, вбегая
в магазин. – Я видел, как ты летела с горы! Жаль, мы не догадались
видеокамеру включить.
– Можно опять затащить ее наверх и
столкнуть, – проговорила запыхавшаяся Лиза.
– Точняк, – обрадовался
Кирюшка. – Магда, дуй на дачу, открой шкаф в гостиной, там лежит
«Самсунг»…
– Ну уж нет, – возразила я, –
на сегодня хватит, и потом, на улице уже темнеет.
– Почему ты вся в конфетах и
осколках? – тихо спросила Магдалена.
– Банка на голову упала и
разбилась, – пояснила я, – а в ней лежали леденцы.
– Да, – протянул Кирюша, –
шапку можно было и не надевать.
– Ты так считаешь? – спросила я,
кряхтя и вставая на подгибающиеся ноги.
– Ага, – подтвердил мальчик, –
если вот эта здоровенная дура из толстенного стекла, упав на твою башку в
ушанке, все-таки развалилась, значит…
Кирюшка замолчал и обвел всех взглядом.
– Значит что? – заинтересовалась
Лизавета.
– …У Лампы черепушка свинцовая, –
как ни в чем не бывало договорил мальчик, – упади она на асфальт с голой
головой, трагедии не случится. Ну дырку в дороге пробьет.
– Нельзя сказать про голову
«голая», – вмешалась я.
– Запросто!
– Нет, никто не употребляет это
прилагательное по отношению к этому существительному.
– А я считаю наоборот, – не сдался
Кирюша.
В этот момент мои ноги разъехались в разные
стороны, чтобы удержаться, я попыталась уцепиться за прилавок, но земное
притяжение оказалось сильней, и через секунду я, падая, стукнулась лбом о
стекло, за которым лежали куски сыра, завернутые в пленку, стояли йогурты и
громоздились пакеты с молоком, кефиром и ряженкой.
Раздался немелодичный звук, на пол хлынул
поток осколков.
– Ну Лампудель, – восхитился
Кирюшка, – ты прямо Терминатор с железной головой, бац – и всех убила.
– Ой, мамочки, – запричитала
продавщица, – Ахмет ругаться будет.
– Это кто такой? – сразу спросила
Нина Ивановна.
– Хозяин, ему точка принадлежит.
– Чеченец? – нахмурилась
Замощина. – Вот не знала, чей магазинчик, больше сюда не приду.
– Почему? – удивилась Лизавета.
– Не хочу поощрять террористов, –
ответила Нина Ивановна.
– Так не все же чеченцы плохие, –
взвилась Лиза.
– Все, – безапелляционно заявила
Замощина.
Кирюша раскрыл было рот, но я, испугавшись,
что спор на национальную тему заведет нас очень далеко, быстро сказала:
– За стекло я заплачу, не волнуйтесь.
Ну-ка, помогите встать, ноги скользят.
Нина Ивановна сдернула с моей головы шапку и
заявила:
– Волосы у тебя и впрямь редеют, скоро
облысеешь!
Стараясь сохранить самообладание, я, опираясь
на Лизавету, поковыляла к выходу. Ноги тряслись, руки дрожали, ныла ушибленная
спина, и слегка тошнило.
– Купи репейное масло, – не
успокаивалась Замощина, – помогает от облысения.
И тут случилось невероятное. Сжав крохотные
ладошки в кулачки, Магда заявила:
– Сама свое репейное масло пей, жаба
бородавчатая, у Лампы волос на пять собак хватит!
Повисло изумленное молчание, в полнейшей
тишине мы выскользнули за дверь, прошли несколько метров, и тут ожил Кирюшка:
– Ну, Магда, ну, выступила! Жаба бородавчатая!
– Как у нее челюсть отвисла, –
закатилась в хохоте Лиза. – Ой, сейчас умру.
– Репейное масло не пьют, им мажут
голову. – Я решила заняться просветительством Магды.
Но дети не слушали меня.
– Волос хватит на пять собак, –
умирал, сгибаясь пополам, Кирюшка. – Ну представьте: идут шавки и у всех
блондинистые ежики, как у Лампуделя! Знаешь, Магда, а ты ничего, когда из себя
гордость родителей корчить устаешь.
Дойдя до дома, я юркнула в ванну и погрузилась
в теплую воду. Гора белой пены возвышалась над водой, все мысли покинули меня.
Полежав минут двадцать, я стала вылезать, но, очевидно, сегодня был не мой
день. Поскользнувшись, я рухнула назад, в воду, ударившись головой о край
ванны. Пришлось, чертыхаясь и отплевываясь, повторить попытку. Уже моя за собой
ванну, я обнаружила на том месте, куда попала при падении моя голова, небольшой
скол на эмали. Пальцы выронили щетку. Может, Кирюшка прав и моя черепушка в
самом деле из чугуна? Иначе почему я перебила столько стекла, испортила эмаль и
не могу придумать ничего конструктивного в отношении Родиона?
На следующий день неожиданно резко похолодало
и полил дождь, противный, нудный. Над Москвой нависли серые, мрачные тучи,
страшно хотелось спать. Проклиная детективные расследования, я выползла из-под
уютного одеяла и стала собираться на работу в клуб. Только сейчас я поняла, как
мне повезло, а ведь некоторые люди всю жизнь встают в шесть утра, чтобы успеть
на службу. Вот бедняги, представляю, как им тяжело поздней осенью и зимой:
кругом темнота, холод, слякоть, а ты бредешь, нога за ногу, к метро, чувствуя
себя самым несчастным существом на свете.
Натянув джинсы, я шепотом приказала собакам:
– Эй, пошли гулять!
Но никто из членов стаи не выказал готовности
к любимым прогулкам. Из кровати доносилось мерное сопение, мопсихи дремали,
замотавшись в одеяло. Я толкнула Мульену:
– Вставай.
Собачка открыла большие карие глаза, зевнула и
вновь смежила веки. Весь ее вид говорил: «Отвяжись, бога ради. Мне очень хорошо
в теплом гнездышке, я не имею ни малейшего желания шлепать лапами по лужам».
Решив оставить собак в покое, я прилепила на
холодильник записку: «Мы не писали» – и пошла в гараж.
