Закончив свой пламенный монолог, брюнетка кокетливо изогнулась и почти с вожделением посмотрела на Грегори, который, вежливо поклонившись, одарил ее лучезарной улыбкой.
О, что это была за улыбка! Одна из тех, что заставляют женщин совершать самые безумные поступки: бросать мужей и детей, отказываться от любимых занятий, безоглядно жертвовать собой.
Бедняжка Джуди, думала Патриция. А я все не понимала, как этот Адамc умудрился до такой степени вскружить ей голову! Оказывается, все дело в этой необъяснимой притягательности, которая, словно опасные песни сирен, напрочь лишает тебя воли и здравого смысла. Женщины, должно быть, тают от счастья, получив возможность только постоять с ним рядом, перекинуться парой ничего не значащих слов. А что уж говорить о тех, к кому он проявляет благосклонность...
— Милые дамы, вижу, вы уже сгораете от желания приступить к началу торгов,— профессионально распаляла страсти аукционистка. — Не смею дольше испытывать ваше терпение! Кто хочет начать?
Желающих оказалось даже больше, чем можно было предположить. Множество рук взметнулось вверх, но изящные ладони Патриции продолжали покоиться на коленях.
Веди себя спокойно, мысленно уговаривала она себя. Никто не должен заметить, как ты нервничаешь и как сильно желаешь победить.
Она заранее выбрала испытанную стратегию: дождаться, когда цена максимально подскочит и большинство участниц аукциона отступит. Тогда можно будет включиться в торги и попытаться довести дело до победного конца.
Тем временем Грегори Адамc — воплощение олимпийского спокойствия снисходительно наблюдал за происходящим. На нем был элегантнейший черный костюм, разумеется, от известного модельера и белоснежная сорочка. Знаменитые кутюрье с удовольствием одевали его, даже несмотря на то, что он и не думал менять свою сексуальную ориентацию и был настоящим мужчиной на все сто процентов.
Ради собственного развлечения он иногда участвовал в показах и пользовался не меньшим успехом, чем самые великолепные манекенщицы. Наверное, это происходило потому, что кроме мужественной красоты у Грегори была своя легенда. Он был личностью, обаятельным реальным человеком с неправдоподобной судьбой, а не «голубым» красавчиком, которого научили правильно ходить. За каждую минуту работы на подиуме богатейшие дома мод предлагали ему баснословные гонорары, но денег он не брал, а сотрудничал лишь с теми, кто был ему симпатичен, и только когда хотел.
В свете софитов он чувствовал себя как дома. Это превратилось в привычку, неотъемлемую часть жизни. Не проходило и недели, чтобы его не снимали для молодежных или спортивных журналов, газет или в телевизионных шоу.
Личная жизнь Грегори Адамса вызывала не меньший, а может быть, и больший интерес, чем его загадочная спортивная карьера или многомиллионный автомобильный бизнес. Бесконечные романы, в которых фигурировали и светские львицы, и манекенщицы, молоденькие актрисы и даже юные девушки аристократических фамилий, закономерно заканчивались шумными скандалами и разрывами, которые мгновенно становились достоянием жадной до сенсации прессы. Никто из обывателей и не стремился разобраться, сколько в этих сплетнях правды, а сколько откровенной лжи, потому что и то и другое было невероятно интересно, увлекательно и позволяло простым смертным приблизиться к недосягаемому для большинства миру звезд.
Аукцион продолжался, а Патриция нарочно накручивала себя, вспоминая о Грегори Адамсе все самое негативное.
— Он меняет женщин как перчатки, Пат! — убитым голосом лепетала Джуди, когда они в последний раз обедали вместе в своем любимом французском ресторанчике.— Ни во что нас не ставит. Мы для него словно тряпичные куклы. Да что там куклы! Женщины для него как одноразовая посуда. Использовал — выбросил. Понимаешь, я оказалась для него подстилкой на одну ночь...
Джуди тогда сделала большой глоток рубиново-красного вина, и по ее щеке покатилась подкрашенная тушью слеза.
— Но как ты допустила, чтобы с тобой так обращались, Джуди?— негодовала Патриция. — Неужели ты так низко ценишь себя? Где твоя гордость, чувство собственного достоинства, в конце концов? Почему ты вообще согласилась лечь в постель с ним?
Так случилось, что и собственная жизнь Патриции Орбисон складывалась в личном плане неблагополучно. Во всяком случае, сама она пару раз попадала в подобную ситуацию, испытывая горечь разочарования из-за того, что влюблялась в человека, как ей казалось, идеального, а на поверку оказавшегося простым смертным со всеми вытекающими пороками. Конечно, у нее случались романы, что принято называть роковыми. Ей уже приходилось с ужасом обнаруживать оборотную сторону мечты о прекрасном принце, поэтому и понять несчастную подругу было легко, но найти нужные слова утешения оказалось целой проблемой. На ум приходили лишь избитые фразы о морали и нравственности.
— Я просто не в силах была сказать ему «нет», — с отчаянием продолжала Джуди, вытирая слезы салфеткой. — Даже ты, такая правильная, не устояла бы перед ним. Ни одна женщина из плоти и крови не способна на такое! Он такой сильный, обаятельный, такой чувственный...
Ее глаза загорелись, засияли. Она подперла щеку ладонью и мечтательно уставилась в никуда, совершенно забыв о нанесенном ей оскорблении. Да, любовь зла, растерянно подумала тогда Патриция и машинально отправила в рот кусочек эскалопа.
Кто-то совсем рядом кашлянул, и воспоминания о том грустном обеде улетучились. Патриция сосредоточилась и снова посмотрела на сцену.
Грегори продолжал стоять, словно манекен в витрине дорогого магазина. Слишком красивый, чтобы быть настоящим. Девушка попыталась почувствовать к нему неприязнь, но увы! Помимо внешности героя-любовника было что-то еще, что не позволяло относиться к этому мужчине с иронией или предубеждением, только как к породистому самцу. Нечто неуловимое, так называемый шарм, обаяние.
Для бывшего спортсмена самая трудная задача — сохранить форму, но Грегори, похоже, не беспокоился на сей счет. От природы высокий, широкоплечий, подтянутый, он был словно бы навечно застрахован от проблем с лишним весом. Весь как натянутая струна, как ягуар перед прыжком. Волнистые волосы цвета воронова крыла, уложенные с легкой небрежностью, обрамляли открытое, немного смуглое лицо, на котором, словно рукой гениального графика, были отчетливо выделены скулы, широкие линии темных бровей, прямой нос, чувственные губы. Все было идеально, словно нарисованное, но при этом лицо не было опереточно-приторным или женоподобным, наоборот, в нем доминировали благородная строгость и мужественность. Цвет глаз из зала было трудно разглядеть, но Патриция решила, что они темно-карие.
А ведь это мой тип мужчины, одновременно с ужасом и восхищением осознала она. Мне всегда такие особенно нравились. Правильно ли я поступаю, решившись на столь отчаянный шаг? Не придется ли мне горько пожалеть об этом?..
— Кто больше, господа? Кто больше? — уверенно и внешне безразлично, но с затаенной надеждой спрашивала аукционистка.— Тогда пять тысяч фунтов раз... пять тысяч фунтов два...
