— Необходимость для чего?
— Для выполнения какой-либо функции, конечно же.
— Следовательно, вы меняете облик в зависимости от
необходимости?
— Практически мы уже давно не используем эту свою
способность. При нынешнем социальном уровне развития, достигнутом нами, нам не
нужны органические подпорки, чтобы обмениваться между собой тем, чем полезно
обменяться. Зачем напрасно тратить свои усилия, чтобы превращать в грубую
физическую ткань энергию, которая бесценна для обеспечения работы ума?
— Эта грубая физическая ткань могла бы помочь тебе
увидеть меня, — заметила Мари-Шатт.
Дианиец погрузился в то, что должно было быть размышлениями.
Плод его решения заставим вздрогнуть пришелицу. Два глаза, висящие в пустоте,
пристально взирали на нее: зеленые радужные оболочки, усеянные мелкими пятнами
оранжевого цвета, окружали внимательные зрачки на поверхности блестящих
глазниц. Несколько нитей связывало глазницы с чем-то мягким и бесцветным,
расплывшимся за ним, как белок яйца, вылитый на сковороду.
В первый момент девушка испытала брезгливость. Потом решила
посмеяться над ним.
— Отлично! — воскликнула она. — Однако ты —
далеко не красавец.
— Между прочим, это твои глаза, — ответил дианиец.
— Хотелось бы что-нибудь увидеть и вокруг глаз, —
подсказала она.
— Для чего? — спросил местный житель, оставаясь
верным логике своих собратьев.
На Мари-Шатт нашло вдохновение:
— Ты сказал, что хочешь изучить меня. Если бы ты
полностью мог войти в мой образ, стать полным моим подобием, возможно, ты лучше
мог бы уяснить, для чего я существую, для чего служат эта материя и строение
моего тела.
Еще раз ее подсказка имела успех. Ее в этом убедили
происшедшие в последующие часы события: действительно, если дианийцы были
способны на невероятные превращения, конечно же, они не могли совершать их
мгновенно, особенно тогда, когда надо было сделать копию с такой неизвестной
структуры, которая свалилась на них с неба в этот день.
Поэтому натурщице пришлось выдержать немалое испытание.
Неудачи, разочарования и упорство скульптора трогали ее, но и делали в какой-то
мере неспокойной. Не проявила ли она легкомыслие, подсказав существу, которое,
несомненно, было выше ее в психологическом плане, создать произведение, которое
в конечном счете могло разочаровать его.
Если по окончании работы он обнаружит, что прилагал столько
усилий, чтобы превратиться в скелет, обросший мясом, кожей, с кровеносными
сосудами, кишками, которые нисколько не увеличивали его интеллект, не отвергнет
ли он это нагромождение странных органов, будто речь идет о вышедшей из моды
одежде?
И тогда как удалось бы Мари-Шатт скрыть свой конфуз?
Но, что еще хуже, эти благие намерения могли вполне вылиться
в создание монстра. Живые органы, которые он создавал на глазах у молодой
женщины, возможно, лишь отдаленно были похожи на ее фигуру.
Несмотря на все сомнения, Мари-Шатт не могла не испытывать
растущего волнения по мере того, как видела возникающие перед собой так близко,
что она могла коснуться их, верхнюю губу цвета розовой охры, затем — ниже —
другую губу, более мясистую, более бледную, более опухшую от сна. Тут же
опаловые зубы прикусили ее, а высунутый кончик языка увлажнил.
Невидимая кисть нарисовала в воздухе сначала одну щеку,
потом другую, которая утончалась и переходила в едва выпирающий подбородок, как
тот, по очертаниям которого она водила своим пальцем. Обретала форму шея, потом
плечи.
Дойдя до грудей, скульптор выказал свое любопытство:
— Ты сказала, что на основании формы я смогу определить
ее функцию, — напомнил он ей.
Они вместе рассматривали эти загадочные выпуклости. Клетки,
мышцы, кровеносные сосуды не удивляли больше жителя Дианы после тех шедевров
сложности, которые он обнаружил в мозгу и вокруг него. Какой смысл таился в
симметрии таинственных округлостей? Для чего были на их вершинах эти четко
очерченные бугристые клумбочки? Какую практическую роль играли эти нежные
шишечки посередине, которые, казалось, хотели расшириться и сделаться твердыми,
чтобы послать или получить какие-то сигналы? Со своей стороны, Мари-Шатт,
охваченная каким-то волнением, спрашивала себя, почему эта часть ее тела
заставляла сильнее биться сердце, наполняя кровью виски, пробуждая чрево,
вынуждая ее ощущать другие органы в тех местах, которые она еще не исследовала и
которых ей теперь хотелось касаться, гладить, снять чрезмерное напряжение.
Ей показалось, что существо стало уже быстрее творить, чтобы
поскорее закончить произведение.
— Ну вот и все, — объявило оно.
Удовлетворенно понаблюдав некоторое время, он вновь чем-то
обеспокоился.
— Не могу понять, что можно делать с этим, —
сознался он, указывая длинными пальцами на треугольный кусочек шерсти в том
месте, где сходились обнаженные ляжки Мари-Шатт. — Ни с тем, что находится
внутри!
Взгляд Мари-Шатт жадно скользил по формам этого близнеца,
только что дарованного ей, сравнивал их со своими и находил в удвоенной
загадочности что-то необыкновенное.
Ее двойник одновременно с ней испытывал волнение, которое
ему могло облегчить, так она по крайней мере надеялась, понимание своего
существования и преимуществ своего тела.
Его руки, только что созданные, потянулись к рукам
натурщицы. Коснулись их, погладили друг друга, сцепились пальцами.
Эта игра продолжалась, и участники ее не пытались
остановиться. Потом к игре подключились их губы. Их рты сблизились, опробовали
тепло друг друга. Затем их щеки нежно стали тереться одна о другую.
Потом руки их разжались. Они теснее прижались обнаженными
телами. Они проникали друг в друга, открывая все новые и новые тайны.
Они как-то всхлипывали, удовлетворенно вздыхали и
вскрикивали от удовольствия. И это было удивительным языком в общении их тел.
Когда они полностью познали новизну желаний, жительница
Земли и дианиец отправились, чтобы сообщить эту счастливую новость остальной
планете.
На Диане Первая любовь родилась в результате встречи двух
тел, одно из которых было создано по подобию с пришелицей. С этого момента тело
Мари-Шатт воспроизводилось повсюду. Она сама занималась любовью со многими
своими двойниками, и казалось, что она никогда не устанет находить в них свою
чувственность и свою красоту, в которые она все больше и больше влюблялась.
История планеты была в дальнейшем отмечена необходимостью
удовольствия, которое два подобных создания испытывали, лаская друг друга.
Полная схожесть стала таким образом идеалом счастливой любви.
Любить друг друга означало пытаться походить друг на друга
как можно больше. Полная схожесть порождала любовь идеальную. Среди объятий
рук, полностью подобных своим, любовники познали нескончаемую радость любви.
