Джек...
Острая боль пронзила сердце. О чем она только думала и на что надеялась, когда впустила его в свой дом в то утро? Неужели рассчитывала, что он простит ее и попросит вернуться к нему? Так разве его теперешнее молчание — не лучшее доказательство того, что она ошиблась? Но ведь все было не так! Она бы ни за что не решилась рассказать, что случилось на самом деле тогда, семнадцать лет назад, но сейчас... сейчас она забудет, что ей так и не удалось завоевать любовь отца, и выскажет Джеку все!
Джек вышел из душа, обернув бедра большим белым полотенцем, и ненадолго замер, изучая свое отражение в зеркале. То, что он увидел, ему не понравилось. Глаза по-прежнему смотрели твердо и прямо, но в глубине глаз он заметил страх. Ну что ж, разве это не лучшее доказательство того, что он такой же человек, как и все? Разве что чуть более честолюбивый, более умный, может, более удачливый и к тому же отлично умеющий контролировать свои эмоции. По крайней мере, все было так до того утра, когда он увидел заспанную, полуобнаженную Кэролайн. Его ум оказался не в ладах с сердцем. Сердце тянулось к единственной женщине, которую Джек когда-либо любил и продолжает любить, но разум отказывался верить ей...
Джек нанес пену для бритья и потянулся за бритвой. В этот момент раздался стук в дверь. Он посмотрел на часы, лежащие на мраморной полке. Может это доставили заказанный кофе с бренди? Смывать, пену, а потом снова ее наносить? Он недовольно нахмурился и босиком направился к двери. Раздался еще один нетерпеливый стук. Джек распахнул дверь и уже сделал шаг по направлению к ванной. Да так и замер, услышав знакомый голос, дрожавший от негодования:
—Развлекаешься?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он развернулся и наткнулся на взгляд прищуренных глаз Кэролайн, потемневших от гнева. Рядом с ней переминался с ноги на ногу смущенно улыбающийся официант со столиком, на котором стоял кофейник, пара чашек и тарелка со свежеиспеченными булочками.
—Прошу, — сохраняя непроницаемое выражение лица, он взмахом руки предложил гостям зайти.
Официант ловко вкатил столик и терпеливо ждал, пока Джек сходит за своим бумажником.
—Спасибо, сэр, — белоснежная улыбка сверкнула на лице мужчины, когда в его руки перекочевала двадцатифунтовая бумажка.
Джек кивнул. Звук пощечины заглушил стук закрывшейся за официантом двери.
—Как я полагаю, это еще не все? — невозмутимо отозвался Джек, потирая пострадавшую щеку и стирая с нее остатки пены. — Предлагаю выпить по чашечке кофе, а я, если ты не возражаешь, побреюсь, оденусь и тут же присоединюсь к тебе.
Джек скрылся в ванной, оставив Кэролайн одну. Она села в глубокое мягкое кресло и устало откинулась на его спинку. Первый раз в жизни она дала человеку пощечину. Оказывается, в этом деле, как и в любом другом, нужна сноровка, думала Кэролайн, вытирая пену бумажной салфеткой с горевшей ладони. Затем расстегнула пальто, но не сняла — она здесь ненадолго.
Булочки очень аппетитно пахли, но есть ей совершенно не хотелось. За эту неделю она просто извелась, то кляня Джека на чем свет стоит, то мысленно умоляя его позвонить. Она даже проглотила всю свою гордость и съездила к его дому. Находящийся там архитектор сказал ей, что Джек уехал. Когда, куда и когда он вернется, он, увы, подсказать ей не может, но сегодня вечером он лично свободен и знает ресторан, где подают отличные русские блины, так что не хочет ли она...
Кэролайн вежливо поблагодарила архитектора и ушла. Узнав, в каком отеле остановился Джек, сегодня она отправилась к нему, чтобы наконец-то высказать все, что в ней накопилось за эти годы и особенно за последнюю неделю.
Через десять минут появился Джек в элегантном костюме. Она поднялась при его появлении и просто смотрела, как он наливает себе кофе. От нее не ускользнул и брошенный им тоскливый взгляд на булочки, но он отвернулся от них и, уставившись на Кэролайн, вопросительно поднял бровь.
— Итак? Чем обязан?
Джек сам не верил тому, что говорит. Словно кто-то другой произносит эти бездушные слова, от которых вся кровь отхлынула от лица Кэролайн.
—Что ж, наконец я убедилась... Это что, новая игра богатого делового мужчины, который никак не может простить женщину и продолжает воображать себя жертвой? Или это твоя месть? Причем недурная месть — затащить меня в постель и бросить, посмеявшись над моей доверчивостью. Ну, теперь ты можешь быть счастлив. Потому что, насколько я заметила, все вот это, — Кэролайн небрежно махнула рукой на роскошно обставленную гостиную, — не сделало тебя счастливым. Конечно, я могу ошибаться, ведь теперь ты птица совсем другого полета, и разве можно простым смертным, как я, с тобой сравниться, — она невесело усмехнулась.
—Если я правильно понял, ты хочешь откровенности? — спокойно спросил Джек и осторожно поставил чашку с кофе на стол. — Ничего нового ты не услышишь, но я готов повторить. Это не было игрой, о чем тебе прекрасно известно и в чем ты могла убедиться сама: меня по-прежнему тянет к тебе. А что касается твоих грехов, то они мне неинтересны... Кроме одного. Знаешь, Кэролайн, — помолчав, продолжил он с болью в голосе, — все эти годы мне не давал покоя один-единственный вопрос. И этот вопрос — почему? Почему ты не доверилась мне? Почему все решила одна — и за меня и за нашего не родившегося ребенка? — Она молчала, и тогда он продолжил: — Я много думал об этом и теперь, кажется, нашел ответ. Ты, конечно, любила меня, но ты не верила в нашу любовь. Ты предала не меня, Кэролайн, ты предала нашу любовь. И вот этого я не смог тебе простить.
Кэролайн без сил снова опустилась в кресло.
—Может, ты и прав, Джек, — тихо сказала она. — Но ведь ты даже не попытался понять меня! — убежденно произнесла она, снова вскидывая на него глаза, в которых он прочел мольбу. — Я никогда никому этого не рассказывала, потому что мне никто бы не поверил. Поэтому я и не пыталась... Ты знаешь, что моя мать умерла при родах?..
Джек отрицательно покачал головой и сложил руки на груди. Лицо его было бесстрастно. Кэролайн постаралась не обращать внимания на эту отчужденность и с трудом продолжила:
—Отец очень ее любил. Иногда я думаю, что она была единственной женщиной и человеком в его жизни, который значил для него все, а я для него словно не существовала. И когда я появилась на свет, он не испытывал ко мне ничего, кроме тщательно скрываемого недовольства, может даже ненависти. Ведь она умерла из-за меня. — Кэролайн отвернулась, не в силах выдержать его обвиняющий взгляд. — Конечно, ничего подобного отец мне никогда не говорил, но я-то это чувствовала. Со своими пациентами и друзьями он был мил, дружелюбен и внимателен. Но таким он был только с ними. Со мной он был молчалив и даже высокомерен. Ни разу за свою жизнь я не услышала от него доброго слова. Для него я была просто человеком, который носит его фамилию и живет в его доме. Об отцовской любви я уж и не говорю... — в ее словах звучала горечь. — Несмотря на это, он почему-то решил, что я должна выйти замуж за какого-нибудь респектабельного и не бедного доктора, и принял в этом самое живейшее участие. Отец бы не потерпел, если бы я вышла замуж за мужчину, стоящего ниже нас по социальному положению. Да ты и сам это хорошо знаешь. Поэтому моя беременность явилась для него настоящим шоком.
