На этом месте в гостиной зазвонил колокольчик: он извещал,
«то ужин подан. Дюкло под общие аплодисменты сошла со своего Помоста, и все
занялись новыми удовольствиями, поспешно отправляясь на поиски тех, которые
предлагала Комю. Ужин должны были подавать восемь голеньких девочек. Они стояли
наготове в тот момент, когда все покидали гостиную, предусмотрительно выйдя на
несколько минут раньше. Приглашенных должно быть двадцать: четверо друзей,
восемь «работяг» и восемь мальчиков. Не Епископ, все еще злясь на Нарцисса, не
позволил ему присутствовать на празднике; поскольку все договорились быть между
собой взаимно вежливыми и услужливыми, никто и не подумал попросить отменить
приговор; мальчуган был закрыт один в темной комнате в ожидании момента оргий,
когда его высокопреосвященство, возможно, помирится с ним. Супруги и
рассказчицы историй быстро поужинали отдельно от всех, чтобы быть готовыми к
оргиям; старухи руководили восемью прислуживающими за столом девочками; все
сели за стол.
Эта трапеза, гораздо более плотная, чем обед, была
обставлена с большой пышностью, блеском и великолепием. Сначала подали овощной
суп с раковой заправкой и холодные закуски, состоящие из двадцати блюд. Затем
их сменили двадцать горячих закусок, а тс, в свою очередь, сменили еще двадцать
других деликатесных горя чих закусок, состоящих исключительно из белого мяса
птицы, дичи, поданной во всевозможных видах. За ними последовала подача жар
кого, появилось все самое острое, что можно себе вообразить. Затем настал
момент холодных сладостей, которые вскоре уступили место двадцати шести блюдам
преддесерта разнообразного вида и формы. Затем все убрали и заменили унесенное
полным набором холодны,. и горячих сладостей. Наконец, появился десерт, который
представлял собой огромное количество фруктов, независимо от времени года;
потом мороженое, шоколад, ликеры заняли свое место на столе. Что касается вин,
то они менялись при каждой новой подаче; к первой – бургундское, ко второй и
третьей – два разных вида итальянских вин, к четвертой – Рейнское вино, к пятой
– Ронское, к шестой – игристое шампанское и греческие вина двух сортов с двумя
различными способами подачи. Головы друзей разогрелись. За ужином, в отличие от
обеда, не было позволено слишком сильно ругать служанок: они, будучи
квинтэссенцией того, что предлагало общество, должны были быть немного более
обхаживаемы; взамен этого позволялась огромная доза сальностей. Герцог,
полупьяный, сказал, что он хочет пить лишь мочу Зельмир; он выпил два больших
стакана, которые заставил ее наполнить, поставив на стол и усадив в свою
тарелку. «Какой подвиг – глотать мочу девственницы!» – сказал Кюрваль и
подозвал к себе Фаншон: «Иди сюда, распутная девка, – сказал он ей, –
я тоже хочу испить из того же источника». Склонив голову между ног этой старой
колдуньи, он жадно проглотил нечистые потоки отравленной мочи, которые она
метнула ему в желудок. Наконец, речи стали горячей, касались различных сторон
нравов и философии, и я оставляю за читателем право думать, была ли улучшена
этим нравственность обстановки. Герцог вознес хвалу распутству и доказал, что
оно заложено в самой природе, и что, чем больше он предается различным
отклонениям, тем больше он ей служит. Его мнение было всеми одобрено и
встречено аплодисментами; все встали, чтобы претворить на практике принципы,
которые только что были установлены. Все было приготовлено в гостиной для
оргий: женщины были уже голые, они лежали на грудах изразцов на полу вперемешку
с молодыми распутниками, с этой целью вышедшими из-за стола вскоре после
десерта. Наши друзья вошли, шатаясь; две старухи раздели их, и они упали
посреди этого стада, как волки, которые нападают на овчарню. Епископ, страсти
которого были накалены до предела теми препятствиями, которые встали у него на
пути, захватил великолепный зад Антиноя, в то время как Эркюль вонзался в него
самого; побежденный последним ощущением и той важной и столь желанной услугой,
которую несомненно оказал ему Антиной, он, наконец, изверг потоки семени, такие
стремительные и едкие, что потерял сознание в экстазе. Пары Бахуса перестали
связывать чувства, которые сдерживали приступ распутства, и наш герой после
потери сознания погрузился в такой глубокий сон, что его пришлось перенести в
постель. Герцог со своей стороны тоже занялся делом. Кюрваль, вспомнив о
предложении, которое Ла Мартен сделала Епископу, потребовал от нее исполнения и
насытился до отвала в то время, как его обхаживали сзади. Тысячи прочих ужасов,
непристойностей последовали за этими, и трое наших бравых чемпионов, поскольку
Епископ полностью отключился, три доблестных атлета, говорю я вам, в
сопровождении четырех «работяг» ночной службы, которых не было во время оргии и
которые пришли за ними, удалились с теми же женщинами, которые были с ними на
канапе.
Несчастные жертвы их грубостей! Им, судя по всему, они
нанесли гораздо больше обид, чем ласк, и, несомненно, внушили больше
отвращения, чем удовольствия. Такова была история первого дня.
Второй день
Все встали, как обычно. Епископ, полностью оправившийся от
эксцессов и с четырех утра уже обиженный тем, что его оставили спать одного,
позвонил, чтобы Юлия и мужлан, который был предназначен для него, пришли и
заняли свои посты. Они тотчас же появились, и распутник погрузился в их объятия
среди новых непристойностей. Когда был готов завтрак, по обыкновению, в
аппартаментах девочек, Дюрсе нанес им визит, и новые юные прелестницы принесли
себя в жертву. Мишетта была повинна в одном особом грехе, а Огюстин, которой
Кюрваль повелел поддерживать себя весь день в определенном состоянии,
находилась в состоянии совершенно противоположном: она ничего не помнила, но
просила извинить ее за это и обещала, что этого больше не произойдет; но
кватрумвират был неумолим: обе были занесены в список наказуемых в первую же
субботу. Поскольку все были крайне недовольны неумелостью всех маленьких
девочек в искусстве мастурбации и раздосадованы тем, что не устранили дефект
подобного рода накануне, Дюрсе предложил утром давать уроки по этому предмету:
каждый по очереди будет вставать утром на час раньше; этот час для упражнений
был установлен с девяти до десяти; итак, вставать, как я уже сказал, в девять
часов, чтобы предаваться упражнению. Было решено: тот, кто будет выполнять эту
задачу, должен сесть в центре сераля в кресло; каждая девочка, сопровождаемая и
направляемая госпожой Дюкло, лучшей мастурбаторшей, какая только была в замке,
подойдет, чтобы упражняться на нем; в то же время госпожа Дюкло будет
направлять их руки, научит той или иной скорости, которую необходимо придать
толчкам в зависимости от состояния клиента, объяснит, как они должны держаться,
какие позы принимать во время операции; были установлены определенные наказания
той, которая на исходе первых двух недель не освоит в совершенстве это искусство
настолько, чтобы больше не требовалось уроков. Особо строго было рекомендовано,
согласно принципам совокупления, держать головку члена открытой во время
операции, и следить, чтобы вторая рука непрестанно занималась тем, что теребила
бы все вокруг, следуя различным причудам тех, с кем они имели дело. Этот проект
финансиста пришелся всем по душе. Госпожа Дюкло, призванная по этому поводу,
согласилась выполнить поручение; в тот же день она приспособила в аппартаментах
«годмише», на котором девочки могли постоянно тренировать свою кисть, чтобы
развивать необходимую проворность. Эркюлю поручили вести то же самое занятие с
мальчиками, которые были гораздо более ловки в этом искусстве, чем девочки,
потому что нужно было всего-навсего делать другим то, что они делают сами себе;
им потребовалась всего лишь неделя, чтобы стать самыми приятными
мастурбаторами, каких только можно встретить. Среди них в это утро никто не дал
маху, а пример Нарцисса накануне заставил отказаться почти от всех отпусков; в
часовне находились лишь Дюкло, двое «работяг», Юлия, Тереза, Купидон и Зельмир.
Кюрваль много мастурбировал; он удивительно распалился этим утром с Адонисом
при посещении мальчиков; все думали, что он не выдержит, видя, как действуют
Тереза и два содомиста, но он сдержался. Обед прошел, как обычно; только
дорогой Председатель, слишком много выпив и напроказничав за трапезой, снова
воспламенился за кофе, который подавали Огюстин и Мишетта, Зеламир и Купидон,
руководимые старухой Фаншон, которой, в виде исключения, приказали быть голой,
как и дети. От этого контраста возник новый яростный приступ желаний у Кюрваля,
и он дал себе волю (несколько поколебавшись в выборе) со старухой и Зеламиром,
что наконец позволило ему пролить сперму. Герцог, со стоящим торчком членом,
крепко прижимал к себе Огюстин; он орал, сквернословил, нес вздор, а бедная
малышка, вся дрожа, все время отступала назад, точно голубка перед хищной
птицей, которая подстерегает ее и готова схватить. Все же он довольствовался
лишь несколькими похотливыми поцелуями и преподал ей первый урок помимо того,
который она должна была начать изучать на следующий день. Двое же других, менее
оживленные, уже начали сиесту, и наши два чемпиона последовали их примеру; все
проснулись лишь в шесть часов, чтобы перебраться в гостиную рассказов. Все
катрены предыдущего дня были изменены как по сюжетам, так и по костюмам, и у
наших друзей соседями по дивану оказались: у Герцога – Алина, дочь Епископа и,
по стечению обстоятельств, как минимум, племянница Герцога; у Епископа – его невестка
Констанс, жена Герцога и дочь Дюрсе; у Дюрсе – Юлия, дочь Герцога и жена
Председателя; у Кюрваля (чтобы проснуться и немного расшевелить себя) – его
дочь Аделаида, жена Дюрсе, одно из тех созданий этого мира, которое он больше
всего на свете любил доводить из-за ее добродетельности и набожности. Он начал
с ней разговор с нескольких дурных шуток и, приказав ей сохранять во время
всего вечера позу, отвечавшую его вкусам, но очень неудобную для этой бедной
маленькой женщины, пригрозил ей всеми последствиями своего гнева, если она
изменит позу хотя бы на миг.
