«В доме мадам Герэн произошли некоторые перемены, –
сказала наша героиня. – Две очень красивых девочки нашли простофиль,
которые стали их содержать и которых они обманывали, как это делали все мы.
Чтобы возместить потерю, наша дорогая матрона положила глаз на дочь хозяина
одного кабаре с улицы Сен Дени; ей было тринадцать лет и она была одним из
самых прекрасных созданий, каких можно только встретить. Эта молоденькая особа,
разумная и набожная, сопротивлялась всем ее соблазнам; тогда госпожа Герэн,
воспользовавшись одним очень ловким средством, заманила ее и отдала в руки
одного любопытного типа, пристрастие которого я вам сейчас опишу. Это был
священник пятидесяти пяти – пятидесяти шести лет, свежий и полный сил, которому
нельзя было дать больше сорока. Ни одно существо в мире не имело столь особого
таланта, как этот человек, чтобы натаскивать молодых девочек в пороках; он
владел этим высочайшим мастерством, это было его одним-единственным
удовольствием. Истинным наслаждением для него было также искоренять
предрассудки детства, заставлять презирать добродетель и приукрашивать порок
самыми яркими красками. Он не пренебрегал здесь ничем: соблазнительные картины,
льстивые посулы, восхитительные примеры, – все пускалось в ход, все было
ловко обставлено, мастерски подбиралось в соответствии с возрастом, характером
мышления ребенка; и так он ни разу не потерпел неудачи. Всего лишь за два часа
разговора он уверенно делал проститутку из самой разумной и рассудительной маленькой
девочки; за тридцать лет, в течение которых он занимался этим делом в Париже,
как он признался мадам Герэн, одному из лучших своих друзей, в его каталоге
было больше десяти тысяч соблазненных и брошенных в разврат девушек. Он
оказывал подобные услуги более чем пятнадцати сводницам, а когда к нему не
обращались, занимался поисками сам, развращал всех, кого находил, и отправлял
их затем к сводням. Самое удивительное, что заставляет меня, господа,
рассказывать вам историю этого странного типа, то, что он никогда не
пользовался плодами своего труда; он запирался один на один с ребенком, и от
своего напора красноречия выходил очень распаленным. Все были убеждены в том,
что операция возбуждала его чувства, но было невозможно узнать, где и как он их
удовлетворял. Внимательно вглядываясь в него, можно было заметить лишь
необычайный огонь во взгляде в конце его речи, несколько движений рукой по
переду его штанов, что определенно свидетельствовало об эрекции, вызванной
дьявольским деянием, которое он совершал. Итак, он пришел, его заперли вместе с
юной дочкой хозяина кабаре. Я подглядывала за ними; разговор с глазу на глаз
был долгим, соблазнитель вложил в него удивительную патетику; девочка плакала,
оживлялась, было видно, что ее охватило своего рода воодушевление. Именно в
этот миг глаза этого типа вспыхнули сильнее всего: мы заметили это по его
штанам. Немного позже он встал, девочка протянула к нему руки, точно обнять; он
поцеловал ее как отец и не вложил в поцелуй ни тени распутства. Он вышел, а
спустя три часа девочка пришла к мадам Герэн со своими пожитками».
«А этот человек?» – спросил Герцог. – «Он исчез сразу
же после своего урока», – ответила Дюкло. – «И не возвращался, чтобы
посмотреть на результат своих трудов?» – «Нет, сударь, он был в нем уверен; он
ни разу не потерпел поражения». – «Да, действительно, очень необычный
тип, – сказал Кюрваль. – Что вы об этом скажете, господин Герцог?» – «
Я думаю, – ответил тот, – что он лишь распалялся от этого совращения
и от этого кончал себе в штаны». – «Нет, – сказал Епископ, – вы
не правы; это было лишь подготовкой к его дебошам; выходя оттуда, держу пари,
он предавался самым разнузданным страстям». – «Самым разнузданным? –
спросил Дюрсе. – Но могли он доставить себе большее наслаждение, чем
воспользоваться плодами своего собственного труда, потому что он был в этом
учителем?» «Как бы не так! – сказал Герцог. – Держу пари, что я его
разгадал; это, как вы говорите, было лишь подготовкой: он распалял свою голову,
развращая девочек, а затем шел пырять в зад мальчиков… У него были свои
странности, держу пари.»
Они спросили у Дюкло, не имела ли она каких-либо
доказательств на этот счет и не соблазнял ли он также маленьких мальчиков. Наша
рассказчица ответила, что у нее не было никаких доказательств этому; несмотря
на очень правдоподобное утверждение Герцога, каждый тем не менее остался при
своем мнении по поводу характера странного проповедника; согласившись со всеми,
что его пристрастие было действительно восхитительным, но что стоило вкушать
плоды своих трудов или делать что-нибудь похуже, Дюкло так продолжила нить
своего повествования:
«На следующий день после прихода нашей новой «послушницы»,
которую звали Анриетт, в дом пришел один распутник, который придумал объединить
нас, ее и меня, в одном деле одновременно. Этот новый развратник получал
наслаждение от того, что наблюдал в дырку все особенные наслаждения, которые
происходили в соседней комнате. Ему нравилось подгладывать; таким образом он
находил в удовольствиях других божественную пищу распутству. Его отвели в комнату,
о которой я вам говорила и в которую я, как и мои товарки, ходила довольно
часто подглядывай для собственного развлечения за пристрастиями распутников. Я
была предназначена для того, чтобы развлекать его, пока он будем наблюдать, а
юная Анриетт прошла в другую комнату с любителем заниматься задним отверстием,
о котором я вам говорила вчера. Самым чувственным пристрастием этого
развратника было зрелище, которое должно было предстать перед его глазами; а
чтобы посильнее распалить, и чтобы сцена была более возбуждающей и приятной для
глаз, его предупредили, что девочка была новенькой и именно с ним она совершает
свою первую партию. Он полностью убедился в этом при виде целомудрия и юного
возраста маленькой дочки хозяина кабаре. Он был так разгорячен и развратен, как
только можно быть в этих похотливых упражнениях, и, конечно, был далек от
мысли, что за ним кто-то может наблюдать. Что касается моего мужчины, то припав
глазом к дырке, держа одну руку на моих ягодицах, а другую на своем члене,
который он потихоньку возбуждал, он, казалось, настраивал свой экстаз на тот,
за которым подглядывал. «Ах! Какое зрелище!» – говорил он время от
времени. – «Какая прекрасная жопа у этой маленькой девочки и как прекрасно
целует ее этот малый!» Наконец, когда любовник Анриетт кончил, мой обнял меня
и, поцеловав недолгим поцелуем, повернул к себе спиной; ласкал руками, целовал,
сладострастно лизал мой зад и залил мне ягодицы свидетельствами своей
мужественности».
«Возбуждая себя сам?» – спросил Герцог. – «Да,
сударь, – ответила Дюкло, – возбуждая член, который по причине своей
невероятной малости, не заслуживает того, чтобы подробно говорить о нем».
«Человек, который появился затем, – продолжила
Дюкло, – возможно, не заслужил бы того, чтобы быть в моем списке, если бы
мне не казалось достойным внимания рассказать о нем по причине одного
обстоятельства, достаточно особенного, которое он примешивал к своим
наслаждениям, впрочем, довольно простым, и которое покажет вам, до какой
степени распутство ослабляет в человеке все чувства целомудрия, добродетели и
честности. Этот не хотел смотреть сам, он хотел, чтобы видели его. И, зная, что
есть люди, причудой которых было подсматривать за сладострастием других, он
просил госпожу Герэн спрятать в укромном месте человека с подобным вкусом,
чтобы предоставить ему в качестве зрелища свои наслаждения. Госпожа Герэн
предупредила человека, которого я несколькими днями раньше развлекала у дырки к
стене, но не сказала ему, что человек, которого он увидит, прекрасно осведомлен
о том, что на него будут смотреть: это могло бы нарушить его сладострастные
ощущения; она заверила его, что он в свое удовольствие будет наблюдать зрелище,
которое будет ему предоставлено. Наблюдатель был заперт в комнате с моей
сестрой, а я прошла с другим гостем. Это был молодой человек двадцати восьми
лет, красивый и свежий. Зная о расположении отверстия в стене, он без особых
церемоний встал напротив и поставил меня рядом с собой. Я стала трясти ему
член. Как только он напрягся, человек встал, показал свой член наблюдателю,
повернулся спиной, показал свою жопу, поднял мне юбки, показал мою, встал перед
ней на колени, потыкался мне в анус своим носом, широко развел мне ягодицы, с
наслаждением и точностью показал все и разрядился, возбуждая сам себя, держа
меня с поднятыми сзади юбками перед дыркой в стене так, что тот, кто находился
у нее, видел одновременно в этот решающий момент и мои ягодицы и яростный член
моего любовника. Если этот человек получил наслаждение, то Бог его знает, что
испытал другой. Моя сестра сказала, что он был на небесах и говорил, что
никогда не испытывал столько наслаждения, аее ягодицы после этого были залиты
не меньше, чем мои собственные.»
