«Оставим в стороне государство и мантии, – сказал
Кюрваль. – Я очарован рассказом Дюкло и нахожу ее обворожительной. А
история с графом повергла меня в экстаз, указав мне дорожку, по которой бы я
охотно повез свой экипаж.»
«Осторожно на повороте, Председатель! – сказал
Епископ. – А то как бы нам всем вместе не угодить в петлю!»
«Ну, вам это не грозит, но я не скрываю от вас, что охотно
приговорил бы к смертной казни всех трех девиц, а заодно и герцогиню, которая
разлеглась на диване и спит, как корова, воображая, что на нее нет управы!»
«О, – сказала Констанс, – но только не с вами я
буду обсуждать мое состояние. Все знают, как вы ненавидите беременных женщин.»
«Еще бы! Это правда», – согласился Кюрваль и направился
к ней, чтобы совершить какое-нибудь кощунство над ее прекрасным телом, но
вмешалась Дюкло.
«Идите, идите, господин Председатель. Поскольку зло
причинила своим рассказом я, я его и поправлю.»
Они удалились в будуар, за ними последовали Огюстин, Эбе,
Купидон и Тереза. Через несколько минут раздался победный крик Председателя, и,
несмотря на все усилия Дюкло, малютка Эбе вернулась в слезах. Было нечто
большее, чем слезы, но мы пока не осмеливаемся об этом говорить; обстоятельства
не позволяют нам. Немного терпения, читатель, и скоро мы не будем ничего от
тебя скрывать.
Кюрваль, вернувшийся со спекшимися губами, говорил сквозь
зубы, что все законы созданы для того, чтобы помешать человеку разрядиться в
удовольствие.
Сели за стол. После ужина заперлись, чтобы определить пака
занис для провинившихся. Их было немного: Софи, Коломб, Аде лайда и Зеламир.
Дюрсе, чья голова с начала вечера воспламенилась против Аделаиды, не пощадил
ее. Софи, которая всех удивила слезами во время рассказа Дюкло о графе, была
наказана за старый проступок и новый. Молодоженов дня, Зеламира и Коломб,
наказывали Герцог и Кюрваль с жестокостью, граничащей с варварством.
Возбудившись наказанием виновных, Герцог и Кюрваль сказа ли,
что не хотят идти спать и, потребовав ликеры, провели всю ночь в пьянке с
четырьмя рассказчицами и Юлией, чей вкус к распутству увеличивался с каждым
днем; это сделало ее чрезвычайно любезным созданием, достойным оказаться в
одной компании с нашими героями.
Всех семерых мертвецки пьяными утром обнаружил Дюрсе. Он
увидел Юлию, спящую между отцом и мужем в позе, весьма далекой от добродетели.
Рядом с ними лежала пьяная Дюкло. Другая группа представляла собой
нагромождение тел напротив камина, который горел всю ночь.
Двадцать второй день
Из-за ночной вакханалии в этот день мало что успели сделать,
были забыты половина церемоний, пообедали кое-как и только за кофе начали
узнавать друг друга. Обслуживали Розетта, Софи, Зеламир и Житон. Кюрваль, чтобы
взбодриться, заставил покакать Житона. Герцог съел кал Розетты. Епископ
заставил сосать свой хобот Софи, а Дюрсе – Зеламира. Но никто не разрядился.
Перешли в салон. Красавица Дюкло, больная после ночной
пьянки, зевала на ходу: ее рассказы были столь краткими, и она намешала туда
так мало эпизодов, что мы берем на себя смелость кратко пересказать их
читателю. Историй было пять.
Первая была о клиенте, который заставлял вводить в свой зал
оловянный шприц, наполненный горячей водой, и просил делать ему глубокое
впрыскивание в момент эякуляции, которую он производил сам без посторонней
помощи.
У второго была та же мания, но для ее исполнения требовалось
гораздо больше инструментов. Начинали с маленького, потом размер их
увеличивался и заканчивали инструментом самого огромного размера. Без этого он
разрядиться не мог.
Третий был существом более загадочным. Он начинал сразу с
большого инструмента. Затем делал по-большому и съедал свой кал. Его стегали,
снова вставляли в зад инструмент и вынимали его. На этот раз какала
приглашенная для этого девица, она же его потом стегала, пока он съедал ее кал.
Когда инструмент вставляли н третий раз, его шекотун поднимался, и он
разряжался, доедая кал девицы.
Дюкло рассказывала про четвертого, – он просил
связывать себя шпагатом. Дабы разрядка была более приятной, он приказывал
привязывать и свой член; в этом состоянии он выпускал сперму в зад девицы.
В пятой истории речь шла о посетителе, который приказывал
крепко привязывать веревкой головку своего жезла. Другой конец веревки голая
девица, стоя в отдалении, привязывала к своим бедрам и тянула за него,
показывая пациенту свои ягодицы. При этом он разряжался.
Выполнив свою миссию, рассказчица попросила разрешения
передохнуть. Такая возможность ей была предоставлена. Немного пошутили, потом
сели за стол; все еще ощущался дискомфорт в состоянии двух главных актеров. Во
время оргии все соблюдали умеренность, насколько это возможно с подобными
персонажами. Потом все спокойно отправились спать.
Двадцать третий день
«Разве можно так выть и орать при разрядке, как ты это
делаешь? – сказал Герцог Кюрвалю, увидев его утром двадцать третьего
дня. – Какого черта ты так кричишь? Никогда не встречал такой бешеной
разрядки!»
«Черт возьми, и это ты меня упрекаешь, ты, который сам при
этом так кричишь, что слышно за километр! – ответил Председатель. – А
крики эти происходят от чрезмерной чувствительности организма. Предметы нашей
страсти дают встряску электрическим флюидам, которые струятся в наших нервах.
Ток, полученный животными инстинктами, составляющими эти флюиды, такого
высокого накала, что вся машина приходит в состояние тряски; ты уже не способен
сдержать крик при могучих встрясках удовольствия, которые не уступают самым
сильным эмоциям горя.»
«Отлично сказано! Но кто же был тот деликатный объект,
который привел в такую вибрацию твои животные инстинкты?»
«Адонис – я сосал его член, рот и задний проход, в то время
как Антиной с помощью вашей дорогой дочери Юлии работали каждый в своем жанре,
чтобы вывести из моего организма выпитый ликер. Все это, вместе взятое, и
вызвало крик, разбудивший ваши уши.»
«Я вижу, вы в полном порядке», – отмстил Герцог.
«Если вы последуете за мной и окажете честь осмотреть меня,
то увидите, что я чувствую себя, по крайней мере, так же хорошо, как вы.»
Так они разговаривали до тех пор, пока Дюрсе не пришел
сообщить, что завтрак подан. Они прошли в квартиру девушек, где увидели восемь
очаровательных голеньких султанш, которые разносили чашки с кофе. Тогда Герцог
спросил у Дюрсе, директора этого месяца, почему утром им приготовили кофе с
водой?
«Кофе будет подано с молоком, когда вы этого
пожелаете, – ответил финансист. – Вы желаете?» – «Да», – ответил
Герцог.» – «Огюстин, – сказал Дюрсе, – передайте молоко господину
Герцогу.»
Девушка возносит над чашкой Герцога свой хорошенький задок и
выпускает из заднего отверстия в чашку Герцога три или четыре ложки молока.
Много смеялись по поводу этой шутки Дюрсе, и каждый просил молока. Все задки
были приготовлены, как у Огюстин. Это был приятный сюрприз директора месяца,
который он приготовил для своих друзей. Фанни налила молоко в чашку Епископа,
Зельмира – Кюрвалю, а Мишетта – финансисту. Выпили по второй чашке, и четыре
султанши повторили церемонию с молоком. Все нашли затею очень приятной. Она
разгорячила головы Епископ захотел что-то другое, помимо молочка; прелестная
Софи удовлетворила его требование. Все девушки имели желание пойти в туалет; им
рекомендовали сдерживать себя в упражнении с молоком.
