И глаза у них зловеще засверкали; однако хлопцы тотчас сообразили, что теперь им, больше чем когда бы то ни было, надо держаться вместе. Они не раз уже дрались, однако после драки всякий раз мирились, — жить они не могли друг без друга и всегда скучали врозь, хоть и разделяла их любовь к Ягенке. Теперь же у них был общий враг, и оба они чувствовали, что соперник этот для них очень опасен.
Помолчав с минуту времени, Чтан спросил:
— Что делать? Не послать ли ему вызов в Богданец?
Хотя Вильк был умнее своего товарища, однако на этот раз и он не знал, как быть. К счастью, на помощь им пришли била, которые застучали вновь, возвестив начало обедни.
— Что делать? — переспросил Вильк. — Идти к обедне, а там пусть будет, что Бог даст.
Этот разумный ответ успокоил Чтана из Рогова.
— Может, господь Бог наставит нас, — заметил он.
— И благословит, — прибавил Вильк.
— По справедливости.
Войдя в костёл, Вильк и Чтан с благоговением отслушали обедню и приободрились. Они не потеряли присутствия духа даже тогда, когда после обедни Ягенка в притворе снова приняла святую воду из рук Збышка. У ворот они в ноги поклонились Зыху, Ягенке и даже аббату, хоть он был врагом старого Вилька из Бжозовой. Правда, на Збышка они глядели исподлобья, но не выдали себя ни единым звуком, хотя сердце у них щемило от муки, гнева и зависти и Ягенка никогда не казалась им такой красавицей, сущей королевной. Лишь когда поезд тронулся в обратный путь и до них издали долетела веселая песня причётников, Чтан, отфыркиваясь, как лошадь, отер пот со своего заросшего лица, а Вильк, скрежеща зубами, проговорил:
— В корчму! В корчму! Горе мне!..
Тут они вспомнили, отчего им в прошлый раз стало легче, ухватились опять за камень и в ярости покатили его на прежнее место.
Меж тем Збышко ехал рядом с Ягенкой, слушая песни причётников аббата, однако, когда поезд проехал с версту, он осадил вдруг коня и сказал:
— Ба! Совсем позабыл! Я ведь хотел заказать службу о здравии дяди. Придется вернуться.
— Не возвращайся! — воскликнула Ягенка. — Пошлем человека из Згожелиц.
— Нет, я ворочусь, а вы меня не ждите. С Богом!
— С Богом! — сказал аббат. — Езжай!
И лицо у него повеселело, а когда Збышко скрылся из виду, он неприметно подтолкнул Зыха и сказал:
— Поняли?
— Что?
— В Кшесне он, как Бог свят, будет драться с Вильком и Чтаном, а я только этого и хотел и к этому клонил все дело.
— Они парни храбрые! Еще ранят его, что тогда?
— Как что? Коли он будет драться за Ягенку, как же ему потом думать про дочку Юранда? Не она, а Ягенка станет тогда его госпожой, а я только этого и хочу, — он мой родич и пришелся мне по сердцу.
— А как же с обетом?
— Да я тотчас его разрешу! Разве вы не слыхали, что я сам посулил ему это?
— Ума палата, всегда-то вы найдетесь! — ответил Зых.
Аббат, польщенный похвалой, подъехал поближе к Ягенке и спросил:
— Ты что нос повесила?
Она склонилась в седле и, схватив руку аббата, прижала её к губам.
— Крёстный, вы бы послали песенников в Кшесню.
— Зачем? Перепьются они в корчме — и только.
— А может, помешают ссоре.
Аббат бросил на неё быстрый взгляд и вдруг резко сказал:
— Да хоть бы его там и убили!
— Тогда пусть и меня убьют! — воскликнула Ягенка.
И все горе, все сожаления, которые накопились в её груди со времени разговора со Збышком, излились вдруг в потоках слез. Увидев, что Ягенка плачет, аббат обнял девушку рукою так, что укрыл её чуть не всю широченным своим рукавом, и заговорил:
— Не бойся, доченька, ничего не бойся. Они могут там поссориться, но ведь и Вильк с Чтаном — шляхтичи, не станут они нападать на него все вдруг, на поединок вызовут, как рыцарский обычай велит, ну, а уж он-то с ними справится, хоть бы и с двумя сразу драться пришлось. Что ж до дочки Юранда, то одно скажу тебе: ни в одном лесу не растет дерево для их ложа.
— Коль она ему милее, так и я его не хочу! — сквозь слезы сказала Ягенка.
— Чего же ты тогда хнычешь?
— Боюсь за него.
— Вот уж подлинно бабий ум! — со смехом воскликнул аббат.
Тут он нагнулся к уху Ягенки и сказал ей:
— А ты, девушка, про то подумай, что, и женится он на тебе, все равно ему не раз драться придется, — он ведь шляхтич.
Нагнувшись ещё ниже, он прибавил:
— А женится он на тебе, как Бог свят, женится, и в самом скором времени!
— Где уж там! — возразила Ягенка.
А сама тотчас заулыбалась сквозь слезы и глянула на аббата так, будто хотела спросить, откуда же он это знает.
Меж тем Збышко, вернувшись в Кшесню, проехал прямо к ксендзу, так как в самом деле хотел заказать службу о здравии Мацька; уговорившись с ксендзом, он направился прямо в корчму, где надеялся застать молодого Вилька из Бжозовой и Чтана из Рогова.
Он и впрямь застал там обоих. Народу в корчме было полным-полно, пила тут и шляхта, знатная и мелкая, и мужики, и даже несколько захожих штукарей показывали всякие немецкие штуки. Однако в первую минуту Збышко ничего не мог разглядеть, так как окна в корчме, затянутые воловьими пузырями, пропускали мало света; только когда слуга подбросил в печку сосновых щепок, Збышко увидел в углу за братинами пива волосатую рожу Чтана и суровое, гневное лицо Вилька из Бжозовой.
Тогда он медленно двинулся к ним, расталкивая по дороге толпу, и, подойдя вплотную, с такой силой ударил кулаком по столу, что грохот пошел по всей корчме.
Вильк и Чтан вскочили с мест и, сдвинув наперед кожаные пояса, хотели уже схватиться за мечи, но не успели они это сделать, как Збышко бросил на стол перчатку и, говоря в нос, как было в обычае у рыцарей при вызове на бой, произнес следующие, совершенно неожиданные, слова:
— Коли кто из вас или других рыцарей, присутствующих здесь, станет оспаривать, что панна Данута, дочь Юранда из Спыхова, — самая прекрасная и самая добродетельная девица на свете, то я вызову его на поединок, конного или пешего, до первого коленопреклонения или до последнего вздора.
Вильк и Чтан были просто поражены, как поразился бы и аббат, если б услыхал что-либо подобное, и с минуту времени слова не могли вымолвить. Что это за панна? Они вовсе не о ней помышляют, а об Ягенке… А ежели этому шалому парню не нужна Ягенка, тогда чего он к ним лезет? Зачем рассердил их перед костёлом? Зачем пришел сюда и ищет с ними ссоры? Все перемешалось у них в головах, они даже рты разинули, а Чтан так вытаращился на Збышка, точно не человека увидел, а какое-то немецкое диво.
