— Тихо! Может, еще проскочат! А нет, будем защищаться.
Между тем татары приблизились. Одни из них, полагая, что беглецы впереди, и впрямь проскочили мимо, другие же замедлили шаг, осматриваясь вокруг себя и ощупывая деревья.
Рыцари затаили дыханье.
«Хоть бы который-нибудь сюда свалился, — в отчаянье подумал Заглоба,
— я б ему показал!..»
Вдруг во все стороны посыпались искры: татары принялись высекать огонь…
Вспышки озаряли дикие скуластые лица с выпяченными губами, дующими на труты. Несколько времени татары — зловещие лесные призраки — бродили вокруг да около в полусотне шагов от ямы и подступали все ближе.
Но вдруг какие-то странные звуки, шум и невнятные восклицанья донеслись со стороны дороги, нарушая покой сонной чащи.
Татары попрятали кресала и застыли как вкопанные. Пальцы Володы„вского впились в плечо Заглобе.
Возгласы стали громче, внезапно вспыхнули красные огоньки и одновременно раздались мушкетные залпы — один, другой, третий, а следом крики: «Алла!», звон сабель, лошадиное ржанье. Топот копыт смешался с воплями: на дороге закипело сраженье.
— Наши! Наши! — крикнул Володы„вский.
— Бей, убивай! Бей! Коли! Режь! — ревел Заглоба.
Еще мгновение — и мимо ямы в страшном переполохе пролетели полсотни ордынцев, удиравших к своим что было духу. Володы„вский, не выдержав, кинулся вдогонку и помчался за ними по пятам в темной чащобе.
Заглоба остался один на дне ямы.
Он попытался было вылезти, но не смог. Все кости у него болели, ноги отказывались повиноваться.
— Ха, мерзавцы! Удрали! — сказал он, вертя во все стороны головою. — Хоть бы один остался — в приятной компании веселее было б торчать в этой яме. Жаль! Показал бы я голубчику, где раки зимуют! Ну, нехристи, изрежут вас там, как скотину! Боже милосердный! Шум-то все сильнее! Хорошо б, это был сам князь Иеремия, он бы вам задал жару. Кричите, кричите на своем басурманском наречье, скоро волки над вашими потрохами будут славить аллаха. А пан Михал хорош — одного меня кинул! Впрочем, не диво! Молод, вот и жаден до крови. После нынешней передряги я с ним пойду хоть в пекло
— он не из тех, кто друга в беде оставляет. А этих троих как ужалил! Оса, да и только! Эх, был бы сейчас мех под рукою… Его уже небось черти взяли… растоптали кони. А вдруг гадюка заползет в эту ямищу да укусит… Ой, что такое?
Крики и мушкетные залпы стали отдаляться в сторону поляны и первого леса.
— Ага! — сказал Заглоба. — Наши вослед полетели! Слава всевышнему! Улепетываете, собачьи дети?!
Крики все более удалялись.
— Здорово они их! — не умолкая, бормотал шляхтич. — Однако, видать, придется мне посидеть в этой яме. Не хватает только волкам попасться на ужин. Сперва Богун, потом татарва, а напоследок волки. Пошли, господи, Богуну кол острый, а волкам бешенство — о басурманах наши позаботятся сами! Пан Михал! Пан Михал!
Тишина была ответом Заглобе, только бор шумел — возгласы и те вдали замирали.
— Похоже, мне здесь спать придется… Пропади все пропадом! Эй, пан Михал!
Терпению Заглобы, однако, еще долгое предстояло испытанье: небо уже начало сереть, когда на большаке вновь послышался конский топот, а затем в лесном сумраке засверкали огни.
— Пан Михал! Я здесь! — закричал шляхтич.
— Что ж не вылезаешь?
— Ба! Кабы я мог вылезть.
Маленький рыцарь, нагнувшись над ямою с лучиной в руке, протянул Заглобе руку и молвил:
— Ну, с татарвой покончено. За тот лес загнали треклятых.
— Кого ж нам господь послал?
— Кушеля и Розтворовского с двумя тысячами конницы. И драгуны мои с ними.
— А нехристей много было?
— Да нет! Тысчонки две-три, не более того.
— Ну и слава богу! Дай же скорее выпить чего-нибудь, ноги совсем не держат.
Два часа спустя Заглоба, отменно накормленный и изрядно выпивший, восседал в удобном седле в окружении драгун Володы„вского, а маленький рыцарь, ехавший подле него, говорил так:
— Не печалься, ваша милость, хоть мы и не привезем княжну в Збараж, все лучше, что она не попала в руки к неверным.
— А может, Редзян еще повернет к Збаражу? — предположил Заглоба.
— Нет, этого он делать не станет. Дорога занята будет: чамбул тот, который мы отогнали, вскоре воротится и полетит за нами следом. Да и Бурляй, того гляди, нагрянет и раньше подступит к Збаражу, нежели Редзян туда подоспеет. А с другой стороны, от Староконстантинова, Хмельницкий идет с ханом.
— Господи помилуй! Так они с княжной все равно что в западню попадутся.
— Редзян смекнет, что надо между Збаражем и Сгароконстантиновом проскочить, пока не поздно, пока полки Хмельницкого или ханские чамбулы их не окружили. Я, признаюсь тебе, на него очень надеюсь.
— Дай-то бог!
— Малый, точно лиса, хитер. Уж на что ты, сударь, на выдумки тороват, а он тебя превзойдет, пожалуй. Сколько мы ломали головы, как княжне помочь, и в конце концов опустили руки, а появился он — все сразу пошло на лад. И теперь ужом проползет — со своей шкурой небось тоже жаль расставаться. Не будем терять надежды и положимся на волю господню: сколько уже раз всевышний княжне посылал спасенье! Припомни, как сам меня ободрял, когда Захар приезжал в Збараж.
Заглобу эти слова маленького рыцаря несколько утешили, и он погрузился в задумчивость, а потом снова обратился к другу:
— Ты про Скшетуского у Кушеля не спросил?
— Скшетуский уже в Збараже и здоров, слава богу. Вместе с Зацвилиховским от князя Корецкого прибыл.
— А что мы ему скажем?
— В том-то и штука!
— Он, как прежде, считает, что княжна в Киеве убита?
— Так и считает.
— А Кушелю либо кому другому ты говорил, где мы были?
— Никому не говорил: сперва, решил, с тобой надо посовещаться.
— По моему разумению, лучше покамест молчать обо всем, — сказал Заглоба. — Не дай бог, попадет девушка к казакам или татарам — Скшетуский вдвойне страдать будет. Зачем бередить поджившие раны?
— Выведет ее Редзян. Головой ручаюсь!
— И я бы своей с охотой поручился, да только беда нынче по свету как чума гуляет. Не станем ничего говорить и предадим себя воле божьей.
— Что ж, пускай будет так. А пан Подбипятка Скшетускому не проговорится?
— Плохо же ты его, сударь, знаешь! Он слово чести дал, а для литовской нашей жерди долговязой ничего святее нету.
Тут к друзьям присоединился Кушель, и далее они ехали вместе, греясь в первых лучах встающего солнца и беседуя о делах общественных, о прибытии в Збараж региментариев по настоянию князя Иеремии, о скором приезде самого князя и неизбежной уже, страшной войне с ратью Хмельницкого.
