— Князь воевода… — начал было Кмициц.
— Князь воевода, — прервал его нетерпеливо Богуслав, — вечно опаздывает со своими советами, он мне в каждом письме пишет: сделай то-то и то-то, а я уж давно все сделал. Князь воевода к тому же голову теряет, — вот послушай, пан кавалер, чего он еще требует от меня…
Тут князь схватил письмо и начал читать вслух:
— «Сам, вельможный князь, будь в пути осторожен, что ж до подлых конфедератов, кои взбунтовались противу меня и бесчинствуют на Подляшье, то подумай, ради Христа, о том, как бы рассеять их, дабы не пошли они к королю. Они готовятся идти в Заблудов, а там пиво крепкое; как упьются, пусть их перережут, каждый хозяин пусть прикончит своего постояльца. Лучше ничего не придумаешь, а снимем capita
[134]
, и рассеются прочие…» — Богуслав недовольно бросил письмо на стол. — Вот тут и поди! Выходит, пан Кмициц, я должен в одно и то же время и в Пруссию ехать, и устраивать резню в Заблудове? И делать вид, что я сторонник Яна Казимира и патриот, и истреблять людей, которые не хотят предавать короля и отчизну? Где же тут смысл? Разве вяжется тут одно с другим? Ma foi, князь гетман теряет голову. Да я вот и сейчас, едучи сюда, в Пильвишки, повстречал по дороге целую хоругвь мятежников, которая шла на Подляшье. Я бы с удовольствием конями их потоптал, хотя бы потехи ради, но покуда я не открытый сторонник шведов, покуда дядя курфюрст для виду еще в союзе с прусскими городами, а стало быть, и с Яном Казимиром, я не могу себе позволить такую роскошь, право же, не могу. Самое большое, что я мог сделать, — это заигрывать с этими мятежниками, так же как и они заигрывали со мной, подозревая, что я связан с гетманом, но не имея против меня прямых улик.
Тут князь расселся поудобней в кресле, протянул ноги и, небрежно закинув руки на затылок, воскликнул:
— Ну и бестолочь же в этой вашей Речи Посполитой, ну и бестолочь! На всем свете такой не сыщешь!
Он умолк на минуту; видно, в голову ему пришла какая-то мысль, потому что он хлопнул себя по парику и спросил:
— А ты, пан, не будешь на Подляшье?
— А как же! — ответил Кмициц. — Я должен быть там, у меня письмо с распоряжениями Гарасимовичу, заблудовскому подстаросте.
— Господи! — воскликнул князь. — Да ведь Гарасимович здесь со мною. Он едет с имуществом гетмана в Пруссию, так как мы опасались, что оно попадет в руки конфедератам. Погоди, я велю позвать его.
Князь кликнул слугу и велел ему позвать подстаросту.
— Как хорошо все складывается! — сказал он. — Сократишь себе дорогу. Оно, может, и жаль, что не поедешь на Подляшье, там ведь среди конфедератов есть и твой однофамилец. Ты бы мог переманить его.
— Не стало бы у меня на это времени, — возразил Кмициц, — мне спешно надо ехать к шведскому королю и к пану Любомирскому.
— Так у тебя письма и к коронному маршалу? Э, я догадываюсь, о чем там речь! Когда-то пан маршал хотел посватать сынка за дочку Януша. Уже не хочет ли гетман теперь осторожно возобновить переговоры?
— Об том речь.
— Они совсем дети! Гм!.. Деликатное это поручение, не пристало гетману первому напрашиваться. К тому же… — Князь насупил тут брови. — К тому же ничего из этого не выйдет. Не про Гараклиуша дочка князя гетмана. Это я тебе говорю! Князь гетман должен понимать, что его богатство должно остаться в руках Радзивиллов.
Кмициц с удивлением воззрился на князя, который все расхаживал по покою. Вдруг он остановился перед паном Анджеем.
— Дай мне слово кавалера, — сказал он, — что ответишь правду на мой вопрос.
— Вельможный князь, — ответил Кмициц, — лжет только тот, кто боится, а я никого не боюсь.
— Велел ли тебе князь сохранить от меня в тайне переговоры с Любомирским?
— Будь у меня такой приказ, я бы о пане Любомирском и не заикнулся.
— Ты мог забыть. Дай мне слово,
— Даю, — нахмурился Кмициц.
— От сердца у меня отлегло, я уж думал, князь воевода и со мною ведет двойную игру.
— Не понимаю тебя, вельможный князь.
— Я во Франции на принцессе Роган не хотел жениться, не говоря уже о десятках других принцесс, которых мне сватали. Знаешь почему?
— Нет.
— Между мною и князем воеводой уговор, что его дочка и его богатство для меня растут. Как верный слуга Радзивиллов, ты можешь знать обо всем.
— Спасибо за доверие. Но ты ошибаешься, вельможный князь. Я не слуга Радзивиллов.
Богуслав широко раскрыл глаза.
— Кто же ты?
— Я не надворный, а гетманский полковник, к тому же родич князя воеводы.
— Родич?
— Я в свойстве с Кишками, а мать гетмана из их рода.
Князь Богуслав минуту смотрел на Кмицица, лицо которого покрылось легким румянцем. Вдруг он протянул ему руку и сказал:
— Прошу прощенья, братец, ну и позволь поздравить тебя с весьма высоким родством.
Последние слова были произнесены с такой не то небрежной, не то изысканной любезностью, которая показалась пану Анджею просто оскорбительной. Он еще больше покраснел и уже собирался в запальчивости что-то сказать, когда дверь отворилась, и на пороге показался подстароста Гарасимович.
— Тебе письмо, пан Гарасимович, — обратился к нему князь Богуслав.
Подстароста поклонился князю, а затем пану Анджею, который вручил ему письмо гетмана.
— Читай! — приказал князь Богуслав.
Гарасимович начал читать:
— «Пан Гарасимович! Приспело время показать, сколь предан ревностный слуга господину. Все деньги кои ты сможешь собрать в Заблудове, а пан Пшинский в Орле…»
— Пана Пшинского зарубили в Орле конфедераты, — прервал чтение князь, — потому-то и пан Гарасимович удирает…
Подстароста поклонился и продолжал:
— «…а пан Пшинский в Орле, все подати, оброк и аренду…»
— Все уже собрали конфедераты, — снова прервал князь Богуслав.
— «…перешли нам немедля, — продолжал читать Гарасимович. — Постарайтесь, коли сможете, заложить деревни соседям либо мещанам, да денег возьмите побольше и иные изыщите способы раздобыть их и шлите нам. Лошадей и все имущество, какое в Заблудове есть, вышлите с вельможным князем братом, ибо alias
[135]
приходится опасаться разбоя, да и в Орле не забудьте свечник большой и иную утварь, картины, убранство, наипаче же пушки, кои стоят у входа…»
— Опять запоздалый совет, пушки уже идут со мною! — заметил князь.
— «Трудно будет со станками, то без оных, одни орудия, и укрыть их, дабы неведомо было, что везете. Оное имущество в Пруссию вывезите немедля, наипаче опасаясь тех изменников, кои, подняв в войске нашем мятеж, наши староства разоряют…»
