— Еще! — крикнул он.
Сорока проделал это еще и еще раз и воду лил так, точно хотел погасить огонь.
— Довольно! — сказал наконец Кмициц. — Пойдем, поможешь мне одеться!
И они пошли вдвоем в корчму.
В воротах они увидели двоих солдат, которые выезжали с вьючными лошадьми.
— Через город медленно, за городом вскачь! — еще раз приказал им Кмициц.
И вошел в избу.
Через полчаса он показался снова, уже одетый в дорогу: в высоких яловых сапогах и лосином кафтане, перетянутом кожаным поясом, за который был заткнут пистолет. Солдаты заметили, что из-под кафтана у полковника выглядывает стальная кольчуга, точно он приготовился к бою. Сабля тоже была пристегнута высоко, чтобы легче было схватиться за рукоять; лицо рыцаря было спокойным, но суровым и грозным.
Оглядев солдат и убедившись, что они готовы и вооружены надлежащим образом, он сел на коня и, бросив хозяину дукат, выехал за ворота.
Сорока ехал рядом с ним, трое солдат вели сзади запасного коня.
Вскоре они очутились на рынке, где полно было солдат Богуслава. В толпе их царило движение, видно, они получили уже приказ готовиться в путь. Конница подтягивала подпруги у седел и взнуздывала лошадей, пехота разбирала мушкеты, стоявшие в козлах перед домами, возницы запрягали в телеги лошадей.
Кмициц словно очнулся от задумчивости.
— Послушай, старина, — обратился он к Сороке, — а что, большая дорога проходит мимо дома старосты, нам не придется возвращаться на рынок?
— А куда мы поедем, пан полковник?
— В Дембов!
— Так мы за рынком и повернем к дому старосты. Рынок останется позади.
— Хорошо! — сказал Кмициц.
Через минуту он проворчал себе под нос:
— Эх, когда бы были живы те! Мало людей для такого дела, мало!
Тем временем они миновали рынок и повернули к дому старосты, стоявшему неподалеку у самой дороги.
— Стой! — скомандовал вдруг Кмициц.
Солдаты остановились.
— Вы готовы к смерти? — коротко спросил он у них.
— Готовы! — хором ответили оршанские забияки.
— В самую пасть лезли мы Хованскому, и не сожрал он нас. Помните?
— Помним!
— Сегодня надо решиться на большое дело. Удастся — так милостивый наш король господами вас сделает. Ручаюсь головой! Не удастся — посадят вас на кол!
— А почему бы не удаться? — проговорил Сорока, и глаза у него сверкнули, как у матерого волка.
— Удастся! — повторили остальные трое: Белоус, Завратынский и Любенец.
— Мы должны увезти князя конюшего! — сказал Кмициц.
И умолк, желая знать, какое впечатление эта безумная мысль произведет на солдат. Те тоже умолкли, воззрившись на своего полковника, только усы у них встопорщились, и лица стали грозными, разбойничьими.
— Кол близко, награда далеко! — уронил Кмициц.
— Мало нас! — пробормотал Завратынский.
— Это потяжелей, чем с Хованским! — прибавил Любенец.
— Все войско на рынке, в усадьбе у старосты только стража да человек двадцать придворной челяди, — сказал Кмициц. — Они ничего не подозревают, при них даже сабель нет.
— Ты, пан полковник, головы не жалеешь, чего же нам свои жалеть? — сказал Сорока.
— Слушайте же! — сказал Кмициц. — Не возьмем мы его хитростью, так уж больше никак не возьмем. Слушайте же! Я войду в покои и через минуту выйду с князем. Коли сядет князь на моего коня, я сяду на другого, и мы поедем. Как отъедем на сотню или полторы сотни шагов, хватайте его вдвоем под руки и — вскачь, во весь опор!
— Слушаюсь! — сказал Сорока.
— Коли не выйду я, — продолжал Кмициц, — и из покоя вы услышите выстрел, бейте из дробовиков по страже и, как только я выбегу из дверей, тотчас подайте мне коня.
— Есть! — сказал Сорока.
— Вперед! — скомандовал Кмициц.
Они тронули коней и через четверть часа остановились у дома старосты. У ворот по-прежнему стояло на страже шестеро алебардников и четверо у входных дверей. Во дворе подле кареты суетились старшие конюхи и форейторы, за которыми присматривал какой-то важный придворный, по одежде и парику — иноземец.
В стороне, у каретного сарая, запрягали лошадей еще в две коляски; огромные гайдуки сносили туда короба и сундуки. За ними следил человек в черном, с виду похожий на лекаря или астролога.
Кмициц, как и раньше, попросил дежурного офицера доложить о себе; через минуту тот вернулся и пригласил его к князю.
— Как поживаешь, пан кавалер? — весело спросил князь. — Ты так внезапно покинул меня, что я уж подумал, не вознегодовал ли ты на меня за мои слова, и не надеялся увидеть тебя еще раз.
— Как же я мог не проститься перед отъездом! — ответил Кмициц.
— Да и я подумал потом, что знал же князь воевода, кого посылает с тайным поручением. Воспользуюсь и я твоими услугами, дам тебе несколько писем к разным важным особам и к самому шведскому королю. Но что это ты вооружился, как на бой?
— Еду туда, где хозяйничают конфедераты, да и в городе, я слыхал, и ты сам, вельможный князь, говорил мне, что недавно тут прошла конфедератская хоругвь. Даже в Пильвишках они крепко пугнули людей Золотаренко, а все потому, что призванный воитель командует этой хоругвью.
— Кто он?
— Пан Володыёвский, а с ним в хоругви пан Мирский, пан Оскерко да двое Скшетуских; один из них тот самый герой Збаража, чью жену ты, вельможный князь, хотел взять в осаду в Тыкоцине. Все они подняли мятеж против князя воеводы, а жаль, добрые солдаты! Что поделаешь! Есть еще в Речи Посполитой такие дураки, которые не хотят с казаками и шведами рвать друг у дружки красное сукно.
— Дураков везде хватает, особенно в этой стране! — сказал князь. — Вот возьми письма, да когда увидишь шведского короля, открой ему, якобы тайно, что в душе я такой же его сторонник, как и мой брат, только до времени принужден надеть личину.
— Кому не приходится надевать личину! — ответил Кмициц. — Всяк ее надевает, особенно когда хочет совершить великое дело.
— Это верно. Выполни, пан кавалер, мое поручение, и я буду тебе благодарен и награжу пощедрей князя воеводы виленского.
— Коли так уж ты милостив ко мне, вельможный князь, попрошу я у тебя награды вперед.
— Вот тебе и на! Верно, князь воевода не очень щедро снабдил тебя на дорогу. Дрожит он над своими сундуками.
— Боже меня упаси денег просить, не хотел я брать у князя гетмана, не возьму и у тебя, вельможный князь. На своем я коште, на своем и останусь.
