Книга Пан Володыевский, страница 76. Автор книги Генрик Сенкевич

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пан Володыевский»

Cтраница 76

Лицо Азьи прояснилось от удовольствия, большими шагами меряя комнату, он сказал:

— Будь благословен под моей крышей, Халим! Садись и ешь!

— Я верный пес твой и слуга, — ответил старый татарин.

Азья хлопнул в ладоши, на знак его вошел денщик и по его приказу тотчас принес еду: горелку, вяленое мясо, хлеб, сласти и несколько пригоршней сушеных арбузных семечек, излюбленного, как и семечки подсолнуха, лакомства татар.

— Ты друг мне, а не слуга, — сказал Азья, когда денщик вышел, — будь благословен, ибо ты приносишь добрые вести: садись и ешь!

Халим с живостью принялся за еду, и, пока не кончил, они не обменялись ни словом; подкрепившись, Халим стал следить глазами за Азьей, ожидая, когда тот заговорит.

— Здесь уже знают, кто я, — сказал наконец Тугай-беевич.

— И что же, эфенди?

— А ничего. Только больше уважать стали. Все равно я должен был открыться, когда б до дела дошло. А оттягивал потому, что вестей из орды ожидал, хотелось, чтобы гетману прежде других стало обо мне все известно, но приехал Нововейский и узнал меня.

— Молодой? — с тревогой спросил Халим.

— Не молодой, старый. Аллах их всех пригнал сюда, и девку тоже. Шайтан их побери. Только бы гетманом стать, уж натешусь я ими. Девку сватают мне, ну да ладно! В гареме тоже нужны невольницы!

— Старый сватает?

— Нет… Она!.. Она полагает, я ту люблю!

— Эфенди! — с поклоном сказал Халим. — Я раб дома твоего и не дерзаю пред тобою слово молвить, но я меж липеками тебя сразу признал, я под Брацлавом открыл тебе, кто ты, и с той поры верно тебе служу; я и другим сказал, чтоб за господина тебя почитали, но, хотя все они тебе преданы, никто не любит тебя так, как я; дозволено ли мне будет слово молвить?

— Молви.

— Маленького рыцаря остерегайся. Страшен он, в Крыму и в Добрудже знаменит.

— А слыхал ли ты, Халим, о Хмельницком?

— Слыхал, я у Тугай-бея служил, а он с Хмельницким войной на ляхов хаживал, замки рушил, добычу брал…

— А знаешь ли ты, что Хмельницкий у Чаплинского жену похитил и себе в жены взял и детей с нею прижил? И что же? Была война, и никакое войско, ни гетманское, ни королевское, ни Речи Посполитой не сумело ее у него отнять. Он и гетманов одолел, и короля, и Речь Посполитую, оттого что отец мой ему помог, да к тому же был он казацкий гетман. А я кем стану? Татарским гетманом. Земли мне должны много дать и город за столицу, а вкруг того города улусы вырастут на богатой земле, а в улусах статные молодцы ордынцы с саблями — много луков и много сабель! А как я ее в город мой мыкну и женой ее, красавицу, гетманской женою назову, на чьей стороне будет сила? На моей! Кто ее у меня отымет? Маленький рыцарь!.. Если уцелеет!.. И пускай бы даже он уцелел и волком выл и к самому королю ходил с челобитной, ты что полагаешь, они войну против меня начнут из-за одной русой косы? Была уж у них такая война, половина Речи Посполитой сгорела в огне. Кто против меня пойдет? Гетман? А я с казаками соединюсь, Дорошу побратимом стану, а землю султану отдам. Я второй Хмельницкий, я посильнее Хмельницкого, лютый лев я! Коли дозволят мне взять ее, я стану служить им, казаков бить и хана бить и султана, а нет — весь Лехистан конскими копытами истопчу, гетманов заберу в полон, войско изрублю, города спалю огнем, людей истреблю, не будь я Тугай-беев сын, я лев!..

Глаза у Азьи загорелись красным огнем, белые клыки сверкнули, как некогда у Тугай-бея; вознеся руку, он погрозил ею в сторону севера, и велик он был, и страшен, и прекрасен, так что Халим принялся торопливо бить ему поклоны, едва слышно приговаривая:

— Аллах керим! Аллах керим!

Долго длилось молчание; Тугай-беевич постепенно успокоился и наконец сказал:

— Богуш сюда приезжал. Я ему открыл свое могущество и предложил, чтобы на Украине, бок о бок с казаками, татары поселились, а подле гетмана казацкого чтобы гетман татарский был.

— И что он, согласен ли?

— Он за голову схватился и только что челом мне не бил, и на другой же день к гетману поспешил с радостной вестью.

— Эфенди, — робок проговорил Халим, — а что, если Великий Лев не пойдет на это?

— Собеский?

— Да.

Глаза Азьи полыхнули пламенем, но тут же и погасли. Лицо стало спокойным. Он уселся на лавку и, подперев голову руками, глубоко задумался.

— Я уж и так и этак умом раскидывал, — сказал он наконец, — что великий гетман ответит, получив от Богуша столь радостную весть. Гетман умный, он согласится. Гетману известно, что весною начнется война с султаном, на которую у Речи Посполитой ни денег нет, ни людей, а Дорошенко с казаками на стороне султана, и Лехистану воистину гибель грозит, тем паче что ни король, ни шляхта в войну не верят и не спешат к ней готовиться. Я тут в оба гляжу, все знаю, да и Богуш не таит от меня, что говорят при дворе у гетмана. Пан Собеский великий муж, он согласится, оттого что знает — коли татары сюда прибудут за землей и волей, то в Крыму и в добруджских степях усобица может начаться, а тогда мощь ордынская ослабнет и султану придется думать, как смуте конец положить… Гетман меж тем выиграет время, чтобы получше к войне подготовиться, а казаки с Дорошем призадумаются — так ли уж стоит хранить верность султану. Только это может спасти Речь Посполитую, которая так ослабла, что и несколько тысяч назад воротившихся липеков нынче для нее сила. Гетману это известно, гетман умный, он согласится…

— Преклоняюсь пред мудростью твоею, эфенди, — ответил Халим, — но что, если аллах затмит разум Великого Льва или шайтан так ослепит его гордыней, что он отвергнет твои замыслы?

Азья приблизил хищное свое лицо к уху Халима и зашептал:

— Ты останься здесь, пока не прибудет ответ от гетмана, а я до той поры в Рашков не двинусь. Коли он отвергнет мои замыслы, я пошлю тебя к Крычинскому и прочим. Ты им передашь мой приказ, чтобы они сюда, под самый Хрептев, подошли тем берегом и были бы в готовности, а я тут с моими татарами в одну прекрасную ночь ударю на гарнизон и такое им учиню, ого!

Азья провел рукой по шее и прибавил:

— Кесим! Кесим! Кесим!

Халим спрятал голову в плечи, и на зверином лице его появилась зловещая ухмылка.

— Алла. И Маленькому Соколу… да?

— Да! Ему первому!

— А после в султанские земли?

— Да!.. С нею!..

ГЛАВА XXXI

Лютая зима укрыла лес толщей плотного снега, доверху завалила овраги, так что весь край стал однообразной снежной равниной. Замели вдруг сильные метели, погребая под снежным саваном людей и целые стада, дороги сделались опасны, и все же Богуш спешил что есть мочи в Яворов, чтобы поскорее открыть гетману великие замыслы Азьи.

Шляхтич родом из пограничья, воспитанный в постоянном страхе перед казацкими и татарскими набегами, озабоченный мыслью об опасности, которой грозят отчизне бунты, нашествия и несметная сила турецкая, Богуш усматривал в этих замыслах чуть ли не путь к спасению отчизны, свято верил, что боготворимый им, равно как и всеми жителями окраин, гетман не колеблясь одобрит их, коль скоро дело идет об усилении Речи Посполитой, и, несмотря на пургу, бездорожье и снежные заносы, он спешил, чуя радость в своем сердце.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация