– Значит, надо сразу дать понять
возможным объектам, что у тебя особых проблем нет. Отлично одетая женщина с
качественной косметикой и хорошей стрижкой имеет больше шансов.
– Мне не нужен человек, который смотрит
на платье. Хотелось найти такого, для кого главное – душа.
– Обязательно поищем душевного, а сейчас
давай допивай, и поехали.
Галочка положила в небольшую чашку четыре
куска сахара и принялась методично размешивать. Под мерный стук ложечки я вышла
из столовой. Пожалуй, следует потом объяснить ей, что весить в двадцать девять
лет сто кило – это слишком. Но сначала позвоню Алене Кислицыной. Она работает в
Институте имени Курчатова, если где и есть холостые мужчины, так это там.
Аленка схватила трубку после первого звонка.
– Кислицына у аппарата.
– Ну даешь, – восхитилась я, –
представляешься по полной форме. Скажи, у тебя в отделе есть хорошие женихи?
– Ты чего, – захихикала
подруга, – решила на старости лет еще разок под венец сбегать, а болтала –
никогда, никогда…
Я вкратце объяснила суть дела.
Алена пришла в восторг.
– Правильно мыслишь, сначала одень, потом
своди в парикмахерскую. Что у нее на голове?
Я помолчала секунду, пытаясь подыскать
достойное выражение.
– Воронье гнездо.
– Ладно, – окончательно
воодушевилась Алена, – конечно, наши мужики все убогие, но можно
попробовать. Созвонимся вечером. Кстати, помнишь, что свахе шаль
положена? – И она, прихихикивая, положила трубку.
В ГУМе Галя начала обалдело крутить головой по
сторонам, но я знала, куда идти. Не прошло и пятнадцати минут, как щебечущие
продавщицы подобрали пару платьев, несколько блузок, три юбки, два костюма и
элегантное демисезонное пальто. Стараясь, чтобы гостья не увидела чек, я
схватила ее за руку и поволокла в обувной отдел.
Там меня поджидал сюрприз – у толстой,
неповоротливой гостьи оказался тридцать пятый размер и очаровательная узенькая
ножка с крутым подъемом.
– Такая красота просто требует
шпильку, – заявил парнишка-консультант.
Несмотря на протесты женщины, я все же
приобрела элегантные лодочки на каблуке, туфли для сырой погоды, коротенькие
сапожки и прехорошенькие домашние тапочки – уютные красивые башмачки на белом
меху.
Следующий визит нанесли в салон «Лиза».
Директор, стилист и хозяин в одном лице – это хорошо известный в Москве Леня
Котов. Надо отдать ему должное: мужик обладает великолепным вкусом, правда,
непонятно, почему у самого мастера на голове не прическа, а стог сена.
Леня сердито глянул на съежившуюся Галю и
грозно спросил:
– Химию делали?
– На крупные палочки, – проблеяла
несчастная.
– А это однофигственно, какого размера
палочки-хреналочки, – завел Леня, – волосы все равно погибли…
Зная его жуткую манеру изъясняться в основном
матом, я быстренько постаралась ввести стилиста в курс дела.
– Сделайте что-нибудь. Видите ли, мы
выдаем Галю замуж, и надо, чтобы…
– Она выглядела целкой, –
моментально докончил Котов.
Бедная провинциалка стала такого красного
цвета, что я испугалась. Давление у бабы небось до двухсот подскочило. Но
мастер, не замечая произведенного эффекта, несся дальше.
– Уж извините, но сорокалетнюю бабу делать
под инженю-пипи просто глупо! Не ставьте мне таких условий. И вообще, Даша, вы
же знаете, я могу работать только по вдохновению. Если хотите завивку дурацкую,
топайте в парикмахерскую.
И он глянул на нас откровенно сердито. Я
заверила его, что целиком и полностью доверяю вкусу художника.
– Ну ладно, – смягчился стилист и
поволок слабо сопротивляющуюся добычу в глубь помещения.
Зная, что одним часом тут не обойдется,
преспокойно поехала искать так и не купленные гардины. Звонок мобильника настиг
в момент отчаянных колебаний: какой выбрать бархат – желтый или зеленый. Я
вытащила мерно пищащий аппарат и услышала голос подруги из Парижа.
– Алло, – кричала Сюзетта, –
алло, слышишь меня?
– Просто чудесно, что стряслось?
Сюзетта вот уже двадцать лет замужем за
Базилем Корзинкиным. Род Корзинкиных древний, его истоки теряются где-то в
петровских временах. Вроде бы в те далекие годы один из крестьян крайне угодил
скорому на расправу и награды Петру I. Во всяком случае, дед Базиля всегда
рассказывал, как царь якобы взял потрясающе сделанную его предком корзину и
провозгласил:
– Мастер великий, быть с нынешнего дня на
Руси боярам Корзинкиным.
По мне, так очень похоже на правду. Но как бы
там ни было, в 1918 году дедушка Базиля, тогда молодой парень, ухитрился удрать
из большевистской России, причем не голым и босым, как многие, а вывезя за
рубеж огромное количество фамильных драгоценностей. Дедуля оказался
предприимчивым и, великолепно понимая, что у эмигрантов на границе отнимут все,
заливался слезами, отдавая красногвардейцам чемоданы.
– Все забрали, – причитал Николай
Корзинкин, прижимая к груди любимую охотничью собачку, спаниеля Фоку. Старый
пес, завернутый для тепла в байковое одеяльце, апатично сопел. Прихватив у
отъезжающих все, что можно, пограничники ушли. Поезд медленно вкатился на
территорию сопредельного государства. Коля Корзинкин перевел дух и размотал
поистине драгоценного пса. На животе у собаки, в густой шерсти таилось
бесценное жемчужное ожерелье. В уши были засунуты мешочки с мелкими камнями.
Самыми крупными брильянтами, изумрудами и рубинами Фоку просто накормили перед
границей. Дали собачке нафаршированные драгоценностями куски мяса. Еще
кое-какая мелочь была спрятана в складках одеяльца – так, чистая ерунда – около
килограмма разнообразных золотых украшений и три яйца Фаберже…
За день до отъезда хитрый Николай выбрил на
морде и голове Фоки несколько участков и густо замазал их зеленкой, а в глаза
бедолаге закапали сахарную воду. Веки покраснели, у кобелька начался картинный
конъюнктивит.
Когда плешивого пса с текущими гнойными
глазами увидали красноармейцы, один, брезгливо поморщившись, спросил:
– Чего это с ним?
– Да сифилис, – не раздумывая долго,
сообщил Корзинкин.
Пограничник отскочил в сторону как ошпаренный
и заорал:
– Пристрелю заразу.
– Ой, милый, – принялся рыдать
хозяин, – тогда уж и меня вместе с ним. Пожалей нас, возьми что хочешь,
только беднягу Фоку оставь.
