Я вошла в избенку и моментально стукнулась
лбом о низкую притолоку. Потирая ушибленную голову, проследовала за хозяином в
«зал». Внутри стояла железная кровать с древней панцирной сеткой, допотопный
стол, два колченогих стула и кованый сундук, настоящий раритет. Любой сотрудник
этнографического музея онемеет, заполучив такой. Скатертью служила газета, а на
кровати никаких признаков постельного белья, лишь драное ватное одеяло и
подушка в засаленном напернике.
– Ну, – весьма нелюбезно спросил
француз, – объясните теперь по-человечески, что вам нужно?
Я решила поставить хама на место и, светски
улыбаясь, прощебетала:
– Будем знакомы, баронесса Натали
Макмайер.
Французы жуткие снобы, и этот не оказался
исключением.
– Прошу, мадам, присаживайтесь, меня
зовут Клод Рабель. Так какая проблема привела столь очаровательную особу в эту
глушь?
Отметив, что титул сразу прибавил мне
очарования, я сообщила:
– Разыскиваю приятеля, Базиля Корзинкина,
сказал – поедет на денек в Горловку, и пропал.
– Как? – удивился в свою очередь
Клод. – Разве вы приехали в Россию не по линии «Альбатроса»? Вы не
экстремальная туристка?
– Кто? – обозлилась я
окончательно. – Да объясните, в конце концов, что все это значит.
Рабель замялся. Видя колебания, я нагло
добавила:
– Пока не пойму, что к чему, не уеду.
Клод вздохнул. Наверное, решил, что от такой
хамки нелегко отделаться.
История оказалась интересной. В Париже
господин Рабель работает управляющим крупной фирмой. День-деньской крутится как
белка в колесе. Раздражает все – избалованные и глупые клиенты, тупые
подчиненные. Дома поджидает взбалмошная женушка и трое деток милого подросткового
возраста. Короче, покоя нет ни днем ни ночью.
Пару лет назад врачи обнаружили у Клода язву
желудка и положили его в больницу. Там он познакомился с весельчаком
Александром. Алекс рассказал Клоду о потрясающем отдыхе, который организует
совместное русско-французское турагентство «Альбатрос». Экстремальный туризм.
Стоит весьма и весьма недешево, зато какие ощущения! Все туры строго
индивидуальны, можно заказать, что душе угодно.
Едва выйдя из больницы, Клод побежал на улицу
Роти. Алекс предупредил, разговоры стоит вести только с дамой по имени Элен, и
нужно сказать, что адресок дал Александр. Дело-то не совсем законное.
Элен, мило улыбаясь, принялась рассказывать
ошарашенному Клоду об услугах. Можно посидеть месяц в российской тюрьме или в
лагере, поехать в заброшенную провинциальную деревню и вести там жизнь
аборигена. Предлагалось еще весьма щекочущее нервы и любимое многими
приключение – стать жертвой насильника или самому превратиться в палача. Одни
выбирают роль бомжей, другие – сутенеров, третьи просто живут в спальном районе
Москвы четыре недели, имея только триста российских рублей. Бодрит и заключение
в психиатрическую клинику…
Клод подумал, подумал и решил стать зеком. Уже
через две недели его встречали в московском отделении «Альбатроса». Красивая,
статная брюнетка по имени Лола отобрала паспорт, сказав:
– Пусть лучше хранится у меня в сейфе.
Потом Клода посадили в машину и повезли. Путь
занял примерно около часа, и в конце концов автомобиль притормозил у таблички:
«Стой, режимная зона!» Мимо высокого забора с колючей проволокой, мимо вышек с
часовыми прошли в какое-то здание, там Клоду выдали черную куртку, такие же
штаны и кепку. Конвойные втолкнули его в барак.
В небольшой комнате стояли три прикрытые
застиранными одеяльцами двухэтажные железные койки, окрашенные в синий цвет.
Скоро появились и «коллеги» – два мужика с простоватыми лицами. Как понял Клод,
их звали Ваня и Саша. Больше он ничего не разобрал, поскольку абсолютно не
владел русским. Правда, к концу «срока» выучил несколько слов – хлеб, чай,
сахар да еще матерные ругательства.
Потянулись дни на зоне, похожие один на
другой, словно яйца. Побудка, построение, проверка, работа, прогулка. Кормили
три раза в день – отвратительно и совершенно несъедобно. Охрана пару раз не
слишком больно накостыляла Рабелю по шее. Ваня и Саша не привязывались. Даже
были приветливы. Угощали сигаретами, делились печеньем и чаем, а после отбоя
учили француза блатной фене, потешаясь над его произношением.
Жизнь в лагере оказалась построена таким
образом, что Клод совершенно не пересекался с другими заключенными. Изредка он
видел, как в столовую с бодрой песней идет отряд человек эдак сто, а в
мастерских, где шили брезентовые рукавицы, каждый сидел за своей машиной, и
охрана пресекала любые разговоры.
Через две недели, скорей всего от голода,
прошла язва, во всяком случае, перестала беспокоить. Затем наладился сон. В
десять вечера Клод не успевал донести голову до подушки, как веки смыкались.
Пропала тупая боль в затылке. В последнюю неделю бытности зеком Рабель с невероятным
аппетитом уничтожал «рыбкин супчик» и перловку, сдобренную машинным маслом.
В Париж он вернулся абсолютно здоровым,
веселым и великолепно отдохнувшим.
В этом году решил пожить отшельником. На сей
раз его привезли в Горловку и бросили в избе кузнеца с небольшим набором
продуктов. Сначала все шло просто чудесно. Клод собственноручно отмыл избушку,
таская воду ведрами из речки. Целыми днями хлопотал по хозяйству, готовя суп,
расчищая двор от камней. Ложился спать в восемь, вставал около шести. Именно в
заброшенной деревне управляющий вспомнил, что писал в юности стихи, и вновь
принялся слагать вирши. Ощущение полного одиночества, оторванности от мира
приносило потрясающее успокоение…
Но вскоре кайф сломался. Сначала парижанин
обнаружил, что в деревне живет старик. Прохор не мешал ему, встречались
изредка, но ощущение полного одиночества пропало. Затем явился какой-то
иностранец, говорящий по-французски.
– Корзинкин? – вырвалось у меня.
– Не знаю, фамилии не назвал.
– Темноволосый, кареглазый, со смуглым
лицом?
– Да, похож.
…Гость постучался в окно ночью. Клод слегка
испугался и глянул на часы – полночь.
– Кто? – крикнул он по-французски,
понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.
Неожиданно с порога донесся ответ на родном
языке:
– Откройте, бога ради, не бойтесь.
Рабель распахнул дверь и увидел вконец
перемазанного мужика.
– Ехал мимо, – пояснил тот, –
проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите нас
переночевать…
– Нас? – изумилась я.
