Лифт, угрожающе поскрипывая, полз на
одиннадцатый этаж. Стены исписаны далеко не оригинальными надписями. Судя по
ним, мужское население массово болело за «Спартак», а женское обожало некоего
Кольку. В углу разлилась лужа, и я, хоть и закрыла лицо носовым платком, все
равно чуть не задохнулась от вони.
Палец долго жал на кнопку, звонок звенел, но
внутри стояла тишина. Скорей всего никого нет, вдруг послышался далекий
голосок:
– Кто?
– Из библиотеки, от Надежды Андреевны.
Высунулась треугольная мордочка, почти вся
прикрытая полотенцем.
– Вы Кира Леонидовна?
Девушка кивнула.
– Простите, в ванной голову мыла, вам
чего?
– «Сто лет одиночества» Маркеса в
библиотеке брали?
Мелкие глазки девчонки испуганно забегали, и
она пробормотала:
– Тут такое дело, входите, только не
пугайтесь, родители уехали отдыхать, а ко мне вчера гости приходили, еще не
убралась.
Она втолкнула меня в довольно просторную
комнату и убежала. Издалека послышалось жужжание фена.
Я огляделась. Да, похоже, праздновали тут
каждый день. Бутылки стояли везде – на столе, на подоконнике, прямо на полу и
на телевизоре.
Повсюду валялись скомканные бумажные салфетки,
недоеденные куски сыра и колбасы… В многочисленных пепельницах громоздились
горы окурков, и запах стоял соответственный. Как многие курильщики, я
совершенно не переношу «аромата» «бычков», поэтому решительно распахнула
форточку. Ледяной ноябрьский воздух ворвался внутрь, и стало возможно дышать,
но вошедшая хозяйка возмутилась:
– Закройте немедленно, я заболею.
Ее серенькое личико с темными подглазниками и
впрямь выглядело болезненным. Только, думается, виной тому не простуда, а
безудержное пьянство, которое крайне плохо влияет на неокрепший девичий организм.
Кире Леонидовне на вид лет шестнадцать.
– Так где книга? – грозно
полюбопытствовала я. – Все сроки прошли, другие люди спрашивают!
Кира вздохнула:
– Потеряла!
– Как? – фальшиво удивилась
я. – Потеряли библиотечную собственность?
– Ну простите, давайте оплачу в
десятикратном размере!
– Зачем лишние деньги тратить, попробуйте
вспомнить, куда дели Маркеса.
Кира нахмурила невысокий лобик.
– Если честно говорить, посеяла книжонку
Нинка Самохвалова. Взяла почитать, и с концами. Уж я ее просила, просила, а она
только руками разводит – не помнит, куда дела.
– Адрес знаете?
– Чей?
– Самохваловой.
– Она общежитская, на Масловке живет, у
института там подъезд в доме.
Оставив малолетнюю пьяницу мучиться похмельем,
я вышла на улицу и с наслаждением задышала полной грудью. Тучи спустились
совсем низко, потемнело, холод усиливался. Нет, лучше поеду домой, поем
немного, а завтра продолжу поиски. Кстати, надо будет надеть тепленькие
ботиночки, а то в замшевых копытцах ноги окончательно заледенели. Но прежде чем
отправиться в Ложкино, зарулила в антикварный на Тверской и купила за бешеные
деньги невероятный китч – статуэтку мальчика с огромной рыжей борзой. Ольга всю
жизнь собирает фарфоровых собачек, надеюсь, подношение растопит ее сердце.
Так и вышло. Увидав уродцев, Зайка
заулыбалась.
– Какое чудо! Ну и прелесть! Где взяла?
Таких у меня еще не было!
Забыв обо всех обидах, невестка понеслась
наверх, пристраивать новых жильцов.
Все-таки приятно заходить в ярко освещенную
комнату, где на красиво накрытом столе изумительно пахнет запеченная свинина.
Тем более что на улице разыгралась настоящая буря! Просто ураган. Штормовой
ветер гнул в разные стороны ветви ложкинских деревьев, фонарь над гаражом
угрожающе раскачивался. Собаки попрятались по теплым углам, кошки небось спят в
корзинке на кухне, а Хучик, должно быть, вновь греется у профессора на коленях.
Кстати, где Миша с Галей?
Парочка была обнаружена в кабинете. Оба были,
как всегда, с отсутствующими лицами и безумным взором. Около компьютера два
стакана из-под китайской лапши. Так, еще двое любителей несъедобных «супчиков».
А в столовой, между прочим, стынет изумительная свинина с грибами, любовно
приготовленная Катериной.
– Пойдемте ужинать, – велела я.
– Сейчас, – хором отозвались
математики, накручивая стоящие дыбом пряди, – вот только дорешаем…
– Ни за что, – сообщила я, –
поешьте по-человечески, а потом разбирайтесь в уравнениях.
Галя с Мишей нехотя побросали бумажки и
двинулись в столовую.
Там уже азартно орудовала вилкой Манюня.
– Мусечка, – завопила она, –
представляешь, получила «пять» по зачетной контрольной! Эсмеральду чуть инфаркт
не хватил, не поверила, что я сама решала, и дала мне отдельное задание, а я
его – бац, опять на «отлично». Она чуть ручку не сгрызла от злобы. А все Миша,
научил, как вычислять!
Математика дается Манюне нелегко, да еще
учительница попалась требовательная, резкая на язык и совершенно неласковая.
Получить у нее пятерку почти невозможно. Непонятно, почему ученики прозвали
даму Эсмеральдой. Машка продолжала ликовать.
– Мишенька, съешь мяса и картошечки не
забудь. Да положи в чай варенье! Ты ведь у нас еще поживешь? Ну не уезжай,
пожалуйста.
Профессор задумчиво откусил кусок свинины.
– Когда-нибудь ремонт закончится, и
отправлюсь в родные пенаты. Но, честно говоря, жаль будет расставаться, привык
ко всем. Даже не знаю, как проживу без Гали! Знаете, она потрясающий аналитик.
Женщина покраснела и уткнулась носом в зеленый
горошек.
– А зачем вам расставаться? –
заорала деликатная Маруся. – Поженитесь, и дело с концом!
Галя закашлялась и принялась судорожно пить
большими глотками томатный сок. Миша уставился на Маню.
– Что ты сказала, детка?
– Да ничего особенного, – хихикнула
Маня, – люди, знаете ли, иногда женятся, вот вы почему один?
– Как-то не задумывался над подобным
вопросом, – протянул профессор, роняя вилку и машинально пытаясь есть
свинину руками.
– Вот видишь! – удовлетворенно
выдохнула дочь. – Во-первых, возьми другую вилку, а во-вторых, подумай над
моим предложением. Да поторопись, а то Галя отдаст руку и сердце сопернику.
