– Да нет, мусор из квартиры, –
пояснил дворник. – Вот гляди, – и он ткнул пальцем в сторону
ароматной кучи. – Три коробки из-под «Зефира в шоколаде», значит,
Соловьевой из восемьдесят первой пенсию заплатили; пакеты из гипермаркета
«Рамстор» семьдесят девятая выбросила, гостей ждут; пять бутылок явно Сережка
кинул, родители уехали, вот он и гуляет. Анелия Поликарпова из семьдесят
восьмой замуж недавно выходила. Платье белое, фата… Бабки на скамейках чуть от
умиления не скончались – ну и невеста, сплошная невинность, не то что
теперешние – не пьет, не курит и жениху до росписи не давала, все под ручку
ходили. Старушки причмокивают, а я правду знаю. Будущему мужу точно не
отдавалась, только кто, скажите, в мусорник прикольные презервативы бросал, ну
те, в виде зайчиков и собачек? В стояке, где квартира Поликарповой, кроме нее,
одни божьи одуванчики – кому восемьдесят, кому семьдесят пять… Навряд ли они
такими мульками пользуются.
– А Нина?
– Небось задохнулась тут? –
неожиданно проявил чуткость дворник. – Пошли к верблюду, там и побалакаем.
Мы пересекли небольшую площадь и подошли к
ресторанчику с надписью «Camel». Внутри приятно пахло мясом и кофе. Юра
устроился за столиком и крикнул:
– Люська, неси курицу-гриль.
Очевидно, его тут хорошо знали, потому что высунувшаяся
женщина строго спросила:
– Деньги есть?
– Дама заплатит, – пояснил Юрка.
Я кивнула головой и полезла за кошельком.
Люська замахала руками:
– Что вы, порядочного клиента сразу
видно, а у Юрки проверить сперва надо. Сколько раз жрал, а потом убегал.
Пользуется, что мы с его женой подруги. Только денег ему не давайте: запойный
он.
– Иди себе на кухню, – обозлился Юра
и повернулся ко мне, – платишь за обед и гони двести рублей.
– А есть за что?
– Есть!
Получив бумажки и курицу, Юрка в мгновение ока
сожрал бройлера, удовлетворенно рыгнул и сообщил:
– Слушай, Нинка – наркоделец.
– Отчего пришел к такому выводу, опять
объедки подсказали?
– Нет, – совершенно серьезно заявил
мужик. – Ну подумай сама. Частенько к ней люди приходят. Шмыгнут как тени,
и нет их. Одеты все в черное, чтоб внимание не привлекать. Туда-сюда шныряют,
инвалиды придурочные.
– Почему инвалиды?
– А черт их знает, может, под трамвай
попали, кто без руки, кто без ноги. А тут, гляжу, баба эта в заграницу летит…
– Какая? – перестала я что-либо
понимать. – Объясняй по-человечески.
Юрка вздохнул. Излагать мысли ясно тоже надо
уметь, с непривычки не сразу получится. Кое-как дворник попытался изобразить
связный рассказ.
Он целый день торчит во дворе. Во-первых,
живет здесь в крохотной квартирке, которую случайно отхватили в элитном доме
еще его родители, а во-вторых, постоянно поджидает левого заработка. В
квартирах остались сплошь старухи – писательские вдовы. Юрку они помнят с
детства и доверяют, пускают к себе, когда нужно прокладку в кране сменить или
лампочку поменять. За что-то более серьезное дворник не берется. Еще он
поднимает наверх всяческие тяжести вроде сумок с продуктами и узлов из
прачечной. К тому же у Юрки есть машина – вполне приличные «Жигули», и
престарелые дамы просят довезти их иногда до аптеки или до рынка.
– Не боятся с тобой садиться, пьешь
ведь? – спросила я.
– Думаешь, алкоголик? – окрысился
мужик. – У меня цикла.
– Что?
– Цикла, три недели работаю, одну пью, а
чтоб каждый день, такого не бывает.
Я вздохнула, значит, не алкоголик, а пьяница,
употребляющий водку циклами.
Короче говоря, в одну трезвую «циклу» к нему
подошла Нинка и попросила привезти из больницы женщину. Дескать, родственница,
а у самой Нины машина сломалась. Юра обрадовался и доставил молодую девушку.
Выглядела пассажирка ужасно – серо-белая, с отечным лицом. Правая ступня
отсутствовала, брючина была просто заколота булавками, левая нога загипсована
до бедра. Самостоятельно инвалидка идти не могла, и дворнику пришлось на руках
тащить ее в квартиру.
Примерно дня через два Амалия Карловна из сто
семьдесят пятой отрядила Юрку сгонять в Шереметьево. Ее дочка, постоянно
живущая в Англии, передала матери с оказией посылочку. Дворник быстро добрался
до нужного места, забрал сверток и уже хотел двигать назад, как заметил возле
столиков, где заполняли декларации, Нинку. Девушка быстро оформляла бумагу.
Рядом в инвалидной коляске сидела безногая. Она смотрелась чуть лучше – на
щеках появился румянец, губы накрашены.
Не зная почему, Юрка спрятался за киоск с
газетами и принялся следить за странной парочкой. Тут объявили посадку на
Париж, и Нинка ходко повезла коляску к таможенному контролю. Дворник последовал
за ними.
У стойки поджидали еще две убогие. Одна без
руки, другая со всеми частями тела, зато практически лысая, будто новорожденный
поросенок. Розоватую кожу головы покрывал редкий пух. Нинка подвезла коляску и
вручила какому-то видному мужику бумаги. О чем они говорили, Юрка не понял, так
как не знал иностранных языков, запомнил только одно слово – «бен», «бен»,
«бен», которое без конца повторяла Нина. Наконец таможенник дал добро, и
странная компания отправилась на посадку.
– Ну, точно наркодельцы, – подвел
итог Юра.
Я с недоумением поглядела на мужика.
– При чем здесь наркотики?
– Кино «Брильянтовая рука» глядела?
Помнишь, как Никулин в гипсе золото вез? А эти, падлой буду, героин таскают,
небось деньжищи лопатой гребут, – мечтательно протянул дворник.
Его взор затуманился. Очевидно, ему мерещились
чемоданы, набитые долларами. Я молчала, стараясь понять, что к чему.
– Ну, давай, покеда, – неожиданно
прервал беседу дворник, – недосуг тут трепаться, работа ждет.
И он пошел к выходу, удовлетворенно рыгая. Я
машинально глядела ему вслед. Господи, во что я влезла на этот раз?
Глава 18
Домашние не проследили за температурой в
отопительной системе, и в столовой стояла просто африканская жара. К ужину
Катерина соорудила в числе прочих блюд нежно любимое мной молочное желе.
Аркашка в детстве называл его «дрожалкой» и отказывался даже прикасаться к
белому холмику. Впрочем, сегодня он тоже резко отодвинул тарелку с колыхающейся
массой и пробормотал:
– Как можно есть эту дрянь!
