Внезапно с серого неба повалил крупными
хлопьями липкий снег, почему-то стало теплее. «Вольво» в мгновение ока
превратился в бесформенный сугроб. Я быстренько влезла в пахнущий любимыми
духами салон и вытащила «Голуаз». Наверное, Аркашка прав, даме больше пристало
курить «Собрание» и «Давидофф», ну на худой конец «Парламент» или ментоловый
«Вог». Я же, дитя дефицита, всегда почитала за счастье купить болгарские «ВТ».
«Голуаз» оказались первыми западными сигаретами, и мое сердце принадлежит им
безраздельно. К тому же от всех других разрекламированных марок я
парадоксальным образом начинаю судорожно кашлять. «Такой вот
пердимонокль», – как любила повторять моя бабушка, когда дедуля
обнаруживал у нее на руках пятого туза. Бабушка обожала играть в карты и
самозабвенно жульничала. Мыслила абсолютно логично, курила папиросы и держала
дедушку под каблуком. Любовь к детективным расследованиям у меня явно от нее.
Я тихонько пускала дым и пыталась навести
порядок в мыслях. Юра сказал, что привезли вместе с Ниной инвалида из 662-й
больницы, еще жаловался, что пришлось нести молодую женщину на руках. А убили
его прямо у этой клиники. Зачем мужик поехал туда снова?
Внезапно перед глазами предстала ужасная
картина: весь в гипсе и бинтах, Базиль медленно умирает на продавленной койке.
Могло ведь быть и так. Корзинкин и Нина на обратной дороге из Горловки попадают
в аварию. Ну не справился Базиль с управлением и вломился, предположим, в
дерево… Шофер сильно пострадал, Нина – жива-здорова. Девушка ловит попутку и
быстренько везет истекающего кровью кавалера в 662-ю больницу. Почему туда? Да
все очень просто.
Клиника расположена довольно далеко от Москвы,
хотя считается городской и стоит как раз на пути из Горловки в столицу. Просто
– это первая московская больница, куда Нина могла доставить Корзинкина. Может,
он был так плох, что до Склифа и довезти было нельзя. Вот и лежит приятель в
реанимации, не в силах сообщить о себе ни мне, ни Сюзи.
А перепуганная Самохвалова, естественно, не
стала звонить жене. Вообще-то в подобных случаях медицинский персонал обязан
известить милицию, но, наверное, увидав пару сотен баксов, все разом оглохли,
онемели и ослепли!
Как только подобная мысль сразу не пришла мне
в голову! Почему не обзвонила сначала больницы? Нет, Александр Михайлович прав,
до профессионала мне ой как далеко!
Ругая себя на все корки, завела мотор и
поторопилась в 662-ю клинику. Как назло, дорогу будто жиром смазали, и на
ветровое стекло летят белые кляксы. Чертыхаясь, еле-еле добралась до наглухо
закрытых железных ворот. У проходной маячили два здоровенных секьюрити в черных
комбинезонах. Больше всего эти крупные, почти наголо стриженные блондины
походили на эсэсовцев из дивизии «Мертвая голова». К тому же на груди у них
виднелась нашивка с картинкой, сильно смахивающей на череп. Приглядевшись,
поняла, что это и в самом деле изображение скелета, а внизу мелкие цифры – 662.
Ну ничего себе эмблему придумали!
– Въезд только для машин «Скорой помощи»
и персонала, – довольно вежливо сообщил один из парней.
Я протянула ему 10 долларов. Но секьюрити не
дрогнул и мзду не взял.
– Простите, – сказал второй, –
нам строго запрещено принимать чаевые, оставьте машину на стоянке за
шлагбаумом. Можете не вынимать магнитофон, мы проследим.
Пришлось подчиниться. Прямо из проходной
попала в парк. Широкая подъездная аллея вела к видневшемуся вдали корпусу.
Огромные ели нависали над дорожкой. Наверное, летом это место сильно смахивает
на санаторий, впрочем, даже сейчас, когда понеслась настоящая пурга, пейзаж
напоминал иллюстрацию к сказке «Госпожа Метелица». В абсолютной тишине крупный
снег картинно валился с неба.
Но очарование неожиданно разрушилось.
Оглушительно воя, мимо промчалась белая машина с красным крестом. Выскочившие
люди быстро потащили в приемный покой носилки, накрытые одеялом.
Я вошла через парадный вход и ахнула.
Низенькое облупившееся от старости здание внутри скрывало царскую роскошь.
Мраморные полы, дубовые двери, изящные светильники – все это походило на
интерьер дорогого отеля, а не муниципальной больницы. И снова два охранника с
идиотскими эмблемами. Надев по их приказу пластиковые бахилы, я добралась до
«Справочного бюро» и мигом узнала, что никакого Базиля Корзинкина тут нет. Но
вообще-то была готова к подобному повороту. Нина могла испугаться и выдать
кавалера за москвича. Записать под любой фамилией, сославшись на отсутствие
документов. Пара красивых зеленых бумажек, и дело сделано. На стене висел
большой план. Так. Реанимация у них одна, на третьем этаже, скорей всего там же
и операционные отделения, гинекология. Это мне без надобности, потом – 1-я
хирургия, 2-я хирургия. Ну здесь операции, должно быть, плановые. А вот
реанимацию и травматологию обследуем в первую очередь.
Хорошенькая медсестричка в огромном
накрахмаленном колпачке быстренько спрятала десятидолларовую купюру и радостно
сообщила, что на сегодняшний момент в палате интенсивной терапии одни женщины.
Имя Базиль она не помнит, вообще, пациентов называют по фамилии, Корзинкина,
кажется, не было. А может, и был, всех не упомнишь, тут поток, сплошные
операции. Одно она помнит точно – иностранцы последнее время не поступали.
Слегка успокоившись, я двинулась в травму, от
души поражаясь полному отсутствию больничных запахов. В воздухе не витал аромат
хлорки, лекарств и грязной тряпки. Даже из открытой двери «Перевязочной» ничем
не тянуло. Не доносились и запахи пищи. В коридорах изумительная чистота и
пустота. На посту мирно раскладывала лекарства еще одна приветливая девушка.
Впрочем, хрустящая ассигнация, вложенная в карман, сделала ее еще и
сговорчивой. Мне разрешили осторожно заглянуть в каждую палату.
Комнаты оказались комфортабельными и больше
напоминали гостиничные номера. Небольшой предбанник с холодильничком и
санузлом, затем просторное помещение, разделенное перегородкой. Две кровати
стоят вроде и в одной палате, но больные друг друга не видят и не смущают,
только слышат. Просто европейские условия.
Но нигде нет никаких признаков Базиля, хотя
жертв автокатастроф несколько. Не нашлось приятеля и в других отделениях, от
отчаяния я даже заглянула в «Гинекологию».
Спустившись на первый этаж, вытащила сигареты,
но охранник вежливо попросил выйти на улицу. Снег прекратился, перед дверьми
сидели две лысые собачки и с надеждой поглядывали на здание. Я тоже бросила
взгляд на корпус и вздохнула: опять облом. Интересно, что тут было раньше?
Четыре этажа, и архитектура явно не больничная. Внезапно сигарета выпала из рук
– четыре этажа!!! А я побывала только на трех, что же там, на самом верху?
